Мадам Мариша умерла во сне два года тому назад, она прожила восемьдесят семь лет и работала каждый день до самой смерти.
К семнадцати годам мой второй сын, Барт, из отстающего ученика каким-то чудом превратился в успевающего по всем предметам, одного из лучших в школе. Как раз в это время Джори улетел в Нью-Йорк. Я думаю, именно отсутствие Джори дало возможность Барту выбраться из своей скорлупы и повысило его интерес к учебе. Два дня тому назад он закончил Гарвардскую юридическую школу и от имени своего класса произносил прощальную речь.
Я и Крис встретились с Джори и Мелоди в Бостоне, и все вместе мы присутствовали в большой аудитории Гарвардской юридической школы на присвоении Барту ученой степени. Только Синди, нашей приемной дочери, не было там. Она гостила у своей лучшей подруги в Южной Каролине. Мне очень больно было всегда осознавать, что Барт так и не перестал завидовать этой девочке и ревновать ее ко мне, хотя она готова была на все, лишь бы заслужить его одобрение; он же ни шагу не сделал ей навстречу. Новую боль причиняла мне теперь проявившаяся, наконец, у Синди неприязнь к брату — она даже не захотела приехать, чтобы принять участие в его празднике.
— Нет! — кричала она в телефонную трубку. — Не нужно мне его приглашение! Он просто любит пускать пыль в глаза! Пусть перед его фамилией стоит хоть десять степеней, я никогда уже не буду его любить и восхищаться им после всех обид, которые он мне причинил. Объясните все Джори и Мелоди, они меня поймут и не обидятся. А Барту ничего не надо объяснять — он и сам все знает.
Я сидела между Крисом и Джори, слушала и удивлялась тому, что мой сын, такой скрытный, угрюмый и необщительный дома, сумел стать первым в классе и заслужил право говорить прощальную речь.
Его спокойная, бесстрастная речь производила какое-то гипнотическое воздействие. Я посмотрела на Криса: его прямо-таки распирало от гордости. С неловкой усмешкой он повернулся ко мне:
— Поразительно! Кто бы мог подумать? Он просто великолепен, Кэти! Ты гордишься? Я просто поражен!
О, конечно! Я очень гордилась триумфом Барта. А еще меня поразило, что там, на подиуме, был совсем другой Барт, не тот, к которому мы привыкли дома. Возможно, именно здесь он чувствовал себя уверенно и нормально. Совершенно нормален — так ведь сказали врачи.
По моим наблюдениям, многие мелкие штрихи его поведения доказывали, что настолько драматических изменений в его характере и поведении, какие когда-то подозревали врачи, на самом деле и не было. При последнем расставании он мне сказал: