– Да… счастливое, – тихо сказала она.
– О, как я хочу, чтобы ты была счастлива! – пылко воскликнул Миклош. – Чтобы вокруг тебя все пело и трепетало от счастья.
Вздохнув, он продолжил:
– В Венском лесу всегда ощущаешь эту бесхитростную радость простого существования. И венгры, по-моему, понимают ее лучше других людей.
– Расскажите мне о вашей стране, – попросила Гизела.
Она сказала это специально, чтобы перевести разговор на нейтральную тему. Она видела, что Миклош тоже страдает, и не хотела, чтобы он видел ту боль, которую ей причиняют его слова.
– Как описать землю, которую любишь? – задумчиво произнес он. – Наверное, для всякого человека это непросто. Скажу лишь, что моя родина выше любых, самых высоких сравнений.
– Когда я читала о ней, мне тоже так показалось.
– В ее атмосфере, как и в тебе, моя дорогая, есть что-то иллюзорное и неуловимое.
Увидев, что она улыбается, он добавил:
– Наверное, это из-за того, что у тебя венгерские корни.
– Во мне совсем немного венгерской крови. Моя прабабушка была венгеркой, а это довольно дальнее родство.
– Она была из Ракоцлей! – возразил Миклош. – Я думаю, ты знаешь, что Фердинанд Ракоцль был одним из величайших героев в истории Венгрии.
– Я не знала! – воскликнула Гизела. – Может быть, папа говорил мне об этом, но я забыла…
– Фердинанд Ракоцль умер в 1735 году, – сказал Миклош. – Он был предводителем войска в великой битве против Габсбургов, а потом стал главой государства. Но после предательского заговора, в результате которого погиб преданный ему генерал, он был сослан в Турцию, где его и настигла смерть.
– Как жаль! – искренне воскликнула Гизела. – Я люблю, чтобы все хорошо кончалось.
– Но его никогда не забудут. Он был человеком чести, и это навсегда обеспечило ему почетное место в анналах истории. Я не сомневаюсь, что он был бы достойным правителем, – сказал Миклош.
Гизела вздохнула:
– Вы с таким воодушевлением говорите о нем… Наверное, он много значит для вас.
– Моя страна много значит для меня, – просто ответил Миклош.
Гизела машинально сделала глоток вина. Все ее мысли были поглощены тем, что он сказал.
В этом загородном ресторане не было оркестра, но ветер доносил откуда-то снизу фортепианные аккорды, и они, рассыпаясь среди листвы на отдельные ноты, серебряными нитями пронизывали темный бархат ночи.
– С каждым нашим свиданием ты становишься все красивее, – тихо сказал Миклош. – Теперь я никогда не смогу смотреть на других женщин, потому что перед моими глазами всегда будет стоять твое прекрасное лицо.
В его голосе было столько искренности и в то же время столько отчаяния, что у Гизелы похолодело в груди. Миклош не двигался, но ей казалось, что он все больше и больше отдаляется от нее и что вот-вот наступит момент, когда он просто растворится в воздухе.