Уже лежа в постели он вспомнил слова лорда Ширна, заметившего, когда они вместе поднимались в свои спальни:
– Вэлент, это лучшие из всех скачек на моей памяти. Не говоря уже о том, что мне удалось выиграть приличную сумму, я отдыхаю в этом тихом милом доме и засыпаю здесь сном младенца.
То же самое граф Треварнон мог сказать и о себе.
В Лэнгстон-Мэноре не было крикливых служанок и бранящихся между собой конюхов, которые обычно будят с утра пораньше постояльцев в гостинице. А чистый воздух из открытого окна был напоен ароматом сосновой хвои и всевозможных цветов.
Граф Треварнон заснул как убитый, едва коснувшись головой подушки.
Вдруг он резко пробудился, словно почувствовав опасность. Такое ощущение осталось у него с тех пор, как он испытал его, будучи в армии.
Вдруг он услышал в ночной тишине чей-то настойчивый призыв:
– Идите к Крусадеру! Идите к Крусадеру! Обернувшись на голос, граф, не веря своим глазам, различил в полутьме силуэт Белой Женщины!
Видение, явившееся ему в первый день пребывания в Лэнгстон-Мэноре в галерее, появилось вновь. Теперь в нескольких футах от него, прямо у камина, не во сне, а наяву стоял самый настоящий призрак, который к тому же разговаривал.
Сев в кровати, граф Треварнон снова услышал:
– Идите к Крусадеру! Идите к Крусадеру! Поторопитесь…
Граф Треварнон, ничуть не испугавшись, хотел встать с постели, но Белая Женщина уже исчезла.
Да, только что она была здесь, в нескольких шагах от него, и вдруг растворилась, словно ушла в стену.
– Это мне снится, – сказал себе граф Треварнон.
Но он прекрасно понимал, что это не сон. Хотя граф и не мог найти разумного объяснения странным вещам, происходившим в этом доме, тревога, прозвучавшая в голосе призрака, кем бы он ни был, передалась и ему, и он стал поспешно одеваться, торопясь отправиться в конюшню, хотя бы затем, чтобы убедиться в том, что у него разыгралась фантазия.
Граф Треварнон надел рубашку и панталоны с быстротой, которая удивила бы его камердинера.
Доусон предпочитал облачать своего господина медленно, так что каждое переодевание превращалось в торжественный ритуал.
Накинув первый попавшийся сюртук и решив, что возиться с шейным платком не стоит, граф надел сапоги с мягкой подошвой и, ни секунды не медля, вышел в коридор.
Не считая одной зажженной свечи, которую всегда оставляли гореть в холле, в серебряном канделябре справа от входа, дом был погружен в совершенную темноту.
Граф Треварнон вынул свечу, отпер засов на дверях и широкими шагами пошел к конюшне.
Оказавшись на свежем воздухе, он словно бы отрезвел и упрекнул себя за глупость. Ну зачем он поднялся среди ночи оттого, что ему приснился слишком уж живой сон!