— Я всего лишь заставил молодого человека шевелить задницей. Иначе полчаса бумажной волокиты было бы нам обеспечено! А так, если следователь на месте, уверен, дежурный сделает всё, чтобы нас побыстрее приняли, и не покушались на его честь.
Лапа что-то буркнул себе под нос и удалился изучать другой стенд под названием «Водитель и водка». Через некоторое время явился милиционер и, заметно нервничая, сказал:
— Следователь по особо важным делам майор Тулин сейчас вас примет. Следуйте за мной.
Лапа дёрнулся, но Иннокентий уверенно остановил его жестом и, бросив игривый взгляд на дежурного, отчего тот едва не врезался в дверной косяк, проследовал в указанном направлении.
Дмитриев с Тулиным стояли в комнате с большим окном, через которое можно было наблюдать камеру для допросов. С той стороны это казалось всего лишь зеркалом. Естественно, такую роскошь для отделения приобрёл Андрей. Первые месяцы сотрудники ходили сюда как на экскурсию, чувствуя себя при этом американскими копами.
— Ты всё понял?
— Да, Андрей Владимирович, — Тулин с беспокойством поглядывал на своего настоящего шефа.
— Почему ты на меня так смотришь? — без всякого выражения спросил Дмитриев.
— С вами всё в порядке? — осторожно поинтересовался майор, — у вас такое выражение лица…
— Какое?
Андрей лишь слегка повысил голос, но Тулин понял, что от ответа ему не отвертеться. Он опустил глаза и, проклиная своё любопытство, произнёс:
— Будто вы только что кого-то похоронили.
Дмитриев заставил уголки губ подняться в подобие улыбки, чем поверг майора почти в прострацию — никто никогда не видел, чтобы Андрей Владимирович улыбался.
— Просто устал, наверное. Ты тоже выглядишь как покойник. Бессонная ночь вымотала нас всех.
Тулин закивал, словно деревянный болванчик.
— Давай заканчивай с этим побыстрее и иди отсыпаться.
Оперативнику не надо было повторять дважды. Дмитриев остался наблюдать за процессом на месте.
Иннокентия Родимова будто подменили. Он занимался любимым делом, и сейчас перед Тулиным стоял собранный, умный, хитрый человек, знающий цену человеческим порокам, и готовый расшибиться в лепёшку, чтобы этим «человекам» за их пороки не попало от закона.
— Господин майор, я адвокат Эвелины Лемешевой. И я официально заявляю, что для ареста моей подзащитной вы не имели никаких оснований!..
Дмитриев размышлял о своих дальнейших действиях. «Как там майор сказал: «Будто кого-то похоронили?». Скорее, воскресил. Неожиданная нежность, возникшая к девчонке, позволила осознать, что он ещё не окончательно превратился в морального урода. Но это открытие не порадовало. Он ведь так старался истребить привязанности. Позволил в себе остаться только одному хорошему чувству — чувству глубокого удовлетворения — от удачно проведённой сделки, от лишнего куска власти, от новоприобретённой любовницы. Ненависть и жестокость в себе Андрей культивировал и поощрял, считая это наиболее сильной защитой от всего, что может ранить душу. И вот, пожалуйста — неприятность по имени Лина! Он даже решил выпустить её под залог, видя, что девчонка в тюрьме не выдержит… Ну да ладно, на воле она, возможно, скорее приведёт его к разгадке. А нежность и сочувствие, тем более страсть — пинком под зад! В первый раз, что ли! Нет, то, от чего он отказался тогда, в этой новой жизни ему даром не нужно. Так что — поскорее разобраться в непонятном деле — и вернуться в свой нормальный мир».