Они завели какой-то бессмысленный разговор и медленно направились через зал к французским дверям на террасу. Безмятежность на лицах убережет от лишних пересудов.
Снаружи ночной воздух веял теплом. Слабый ветерок скрадывал небольшую влажность. По каменной лестнице они спустились в сад. Навстречу пахнуло ароматом цветов и свежескошенной травы.
Установленные на высоких столбах фонари заливали пространство мерцающим светом. Позади плыли другие пары и группки гостей. Их разговоры звучали глухо, изредка взрываясь раскатами веселого смеха.
Октавия и Норт шли в молчании. Предвкушение чего-то важного овладевало ею, пока они забирались все глубже в сад. Со стороны могло показаться, что парочка движется без всякой цели, но Октавия совершенно точно представляла, куда они направляются. Оставив главную аллею, которая вела к лабиринту, она повела Норта к северной границе сада — к живописной рукотворной чаще.
В заросли не пробивалось ни лучика света. Что было на руку любовным парочкам, ищущим уединения. Если судить по звукам, доносившимся до Октавии, таких парочек здесь было предостаточно.
Еще пара поворотов, и она нашла то, что искала, — маленькую каменную хибару, в которой садовники хранили свои инструменты. Даже если бы какая-нибудь парочка случайно набрела на домик, внутрь было не войти. Для этого нужно иметь ключ. Октавия нашла его под камнем у стены. Открыв дверь, она впустила Норта и заперлась изнутри.
Слабого света от двух маленьких окошек едва хватало, чтобы видеть очертания Норта, но большего ни ей, ни ему не требовалось. Они сошлись в жарком объятии, их губы слились. Когда они наконец отпустили друг друга, Октавия подняла на него взгляд. В темноте она не видела его лица, но почувствовала, что Норт смотрит на нее.
— Как хорошо, — пробормотала она. — А теперь объясни, что происходит?
Норт тихо засмеялся. В этом была вся его Ви — сразу взять быка за рога.
— Ты о чем?
Он скорее почувствовал, чем увидел, как она рукой описала дугу.
— Вот об этом. Объясни.
Ага. Значит, она обратила внимание на то, что у него изменилась внешность.
— Я побрился и подстригся. — Действительно, камердинер Брама и побрил и постриг его, но это было не главное.
— Почему? Раньше тебе было все равно, как ты выглядишь.
Это оскорбление или комплимент?
— Теперь у меня есть причина задуматься об этом.
Он опять скорее почувствовал, чем увидел, как она кивнула.
— Политические амбиции, о которых все вдруг заговорили?
Все-таки слухи в обществе распространяются быстро.
— Да.
— Почему бы просто не жениться на какой-нибудь жеманной дуре, у которой папочка владеет половиной Ливерпуля?