— Это все Беатрис. Она решила оставить письма. Я бы их сожгла.
Очень похоже на нее, Избавляться от всех и от всего, что мешает жить.
Норт вновь вспомнил историю с ее девственностью. Октавия явно не считала ее какой-то ценностью. Ее выбор — отдаться ему — до сих пор поражал Норта. И воспоминание об этом он хранил в самой глубине своего сердца.
Забрав пачку, он развязал узкую ленточку и прошел к столику у окна. Какая, однако, милая комната. Прелестная, с выдумкой отделанная, но совершенно непригодная для дела. Хорошо хоть, стульчик, на который взгромоздился Норт, не подломился под ним.
Норт развернул письмо. Октавия нависла над ним. Сохраняя на лице безразличие, он поднял на нее глаза.
— Позвольте, я сам, в одиночестве, миледи?
На этот раз она не покраснела.
Лишь метнула на него пронзительный взгляд:
— Конечно, мистер Шеффилд.
Норту захотелось посмотреть ей вслед, когда она удалялась, раздраженно распрямив плечи, но пришлось отказать себе в удовольствии. Вместо этого он обратился к письмам, которые из-за четкого почерка и розовой ленточки никак не производили впечатления угрозы.
На пятом упоминании о «сияющем взгляде» Октавии и «тонких чертах лица» он был готов арестовать бумагомарателя по обвинению в оскорблении великого английского языка. Господи Боже, неужели этот писака не знает других слов? Неужели нельзя воспевать другие части тела Октавии? У нее есть много чего достойного поклонения, помимо лица.
Ага, вот. В одном месте есть хвала «лебединой шее». Фу, пошлятина! Этот идиот ничего не знает о женщине, пред которой преклоняется.
Может, письма состряпал Спинтон?
Нет, это глупость. Почти такая же, как сами письма. Из того, чему Норт стал свидетелем, он понял, что граф не знает Октавию так близко, как положено жениху. Но знает достаточно, чтобы не устраивать таких фокусов.
Норт быстро просмотрел три оставшихся письма, задержавшись на том, где тон автора изменился. Он стал писать о личных переживаниях, углубляясь в детали. Никаких комплиментов. В третьем письме за прошлый месяц, как раз перед Пасхой, когда уже начались балы нового сезона, проскользнули кое-какие конкретные детали.
Поклонник писал, как она была одета или что делала во время светского торжества. Следил за ней?
У Норта засосало под ложечкой. Он понял, что это означает. Остальные письма только подтвердили его ощущение. Этот человек мог быть безобидным воздыхателем. Но имелся шанс, что страсть может перерасти в навязчивую идею, и вот это нельзя оставлять без внимания.
Оторвавшись от бумаг, он вдруг наткнулся на напряженные взгляды всех троих. Не мигая, они следили за ним в ожидании приговора. Господи, сколько же времени они смотрят на него? По тонкой линии поджатых губ Октавии стало понятно — она считает, что слишком долго. Норт мысленно согласился с ней.