Кувыркнулась подстреленная животина через голову - и прямо в пропасть, вместе с поклажей. А мужчина в черном, хоть тоже свалился, но остался у обрыва, на самом краю. Тихо лежал, не шевелился. Убили, стало быть.
Через кусты с хрустом и топотом бежали разбойники. Впереди главный душегуб в красной черкеске, локоть в локоть с ним толстяк, потом остальные пятеро.
Шагах в десяти от застреленного Эмархан остановился и еще дважды пальнул из пистолета - надо думать, для верности. От черной бурки отлетели клочки шерсти.
- Слава Аллаху, что он в пропасть не упал, - сказал жирный Реза. - Оттуда не достанешь. Прикажешь отрезать ему голову?
- Нет, - ответил Эмархан. - Приятные дела люблю делать сам. Я отхвачу ему башку, а ты найдешь письмо.
Черкесы столпились у второй лошади: кто рылся в переметных сумках, кто снимал упряжь.
Шагнул Эмархан к покойнику, вынимая из ножен кинжал. Вдруг из-под простреленной бурки выпросталась рука с тем самым пистолетом, что едва не лишил Сысоя Авдеича жизни. Щелкнул курок. На лице остробородого злодея появилось выражение несказанного изумления. В самый миг выстрела сбоку, по-кошачьи взвизгнув, выпрыгнул Реза - принял пулю своим обширным брюхом.
Но оружье у непокойного покойника было двухзарядное. Курок снова - щелк. Опомнившись, Эмархан попробовал увернуться от гибели - и это ему удалось. Он винтом крутнулся на каблуке, головою дернул. Хоть вовсе от пули не ушел, но жив таки остался. Это сделалось ясно, когда он весь согнулся, зажав лицо руками, и дико завопил. Меж пальцами у него густо струилась черная кровь. Но разбойный атаман не упал, а запетлял прочь, хрипя и вскрикивая. Не убит он был, только ранен.
Черкесы уж бежали к ожившему мертвецу.
Тот, приподнявшись, полз на локтях. Зачем - непонятно. Ничего кроме обрыва, куда упала лошадь с женщиной, перед ним не было.
Вот он перевесился через край, сделал последнее усилие - и исчез. Сысой Авдеич, уставший ужасаться, только крякнул.
Абреки постояли над кромкой, глядя вниз. Почесали затылки. Потом сгрудились над толстяком. Он корчился в предсмертных муках. Подошли к предводителю, у которого был начисто отстрелен его птичий нос. Покачали головами, поцокали. Старший, который Байзет, запихнул в рану ваты, потом замотал изуродованное лицо кушаком. Эмархан всё хватался за ткань руками. Видно, не мог взять в толк: как это - носа нет?
- Цепкий был джигит этот черный, - сказал Байзет. - Оставил тебе память, вовек его не забудешь. Ладно, нос - не рука, без него прожить можно. Перестань выть, ты же мужчина. Лучше растолкуй нам вот что. Головы-то у нас нет. Кто нам поверит, что мы его убили?