Старик махнул рукой - и всадники наскакали, окружили их. Они вертели головами и спорили друг с другом:
- Туда!
- Нет, туда!
А копыта коней топтались вокруг, едва не наступая на коврик. Акамие, подобрал ноги и съежился.
Кто-то первым закричал: "Вот он!" - и, подхватив его крик, всадники послали коней бешеным галопом - в разные стороны.
- Стало тише, - одобрил старик, снова извлекая коробочку.
- Что означает этот золотой знак? - спросил Акамие, облизнув пересохшие губы.
- Не помню точно. Вроде бы "жизнь", а может быть, "любовь".
- Разве это не одно и то же?
- Отнюдь не всегда, -заверил старик. - Впрочем, ты убедишься в этом на собственном опыте.
Акамие удивленно посмотрел на него.
- Нет-нет, не в этот раз. Бери порошок и отправляйся назад. Сколько можно тянуть?
- А что мне делать с порошком? - спросил Акамие, пряча коробочку за широкий пояс.
- Разведешь половину в чаше густого вина. Аттанского. Вообще это неважно, но Судьба любит симметрию.
- Значит, царь заболел из-за трона аттанских владык? - Акамие подивился безошибочности своего предчувствия.
- Неужели в Аттане царь не сделал больше ничего такого, за что ему следовало заболеть? - возразил старик.
Акамие смутился. Поймав Шана, он забрался в седло. Повернув коня в сторону Аз-Захры, оглянулся на старика.
- А я успею?
Старик рассмеялся.
- Теперь поздно об этом спрашивать. Поспеши и ни о чем не беспокойся. Судьба терпелива.
Акамие наклонился с седла, пораженный внезапной догадкой.
- Скажи, а ты не знал ли царевича Кунрайо?
- Помню, - кивнул старик. - Ох и упрямец был! Не хуже тебя, - и шлепнул Шана по крупу.
Иноходец, будто отдыхал всю ночь, резво пустился в обратный путь.
Когда края гор окрасились розовым, звонкие копыта Шана коснулись белой мостовой Аз-Захры. Ровный их перестук пригоршнями бусин рассыпался между глухих стен.
Акамие поправил сбившийся платок, плотнее подоткнул у виска край и безрадостно подумал, что привычной стала для него женская стыдливость. Не из боязни жестокого наказания прятал он лицо: не по себе было от мысли, что кто-то посторонний увидит его без покрывала. Эртхиа и Ханис не в счет. Акамие наконец знал, что значит: любить, как братьев.
Старик... И его Акамие не чувствовал чужим, хотя не мог назвать ни одним родственным именем.
И говорить с ним - будто по ту сторону жизни, в чудном задумчивом мире, неспешном и строгом, где лишь они вдвоем, и между ними - Судьба. И они втроем - и все уже здесь, и некуда спешить...
Шан, умный, сам вынес Акамие к воротам дворца. К закрытым воротам, в которые не стучат: перед одними они сами распахиваются настежь, другим приходится смиренно дожидаться, когда через открывшиеся ворота можно будет обратиться к привратнику. Должность это высокая и почетная: обладатель ее единолично решает, кто будет допущен к царю, чья просьба будет выслушана повелителем.