Колокола смолкли, но захмелевшее селение не угомонилось. Невозможно было втолковать людям, что звонили по усопшей, в знак траура. Невозможно было уговорить незваных гостей убраться восвояси. Куда там! Все новые и новые охотники повеселиться прибывали в Комалу.
Медиа-Луна стояла всеми забытая, притихшая. Челядь и батраки ходили разувшись, говорили шепотом. Сусану Сан-Хуан похоронили, но из Комалы на похороны не явился почти никто. Там шло ярмарочное столпотворение. Гремела музыка, кипели петушиные бои, орали пьяные; зычноголосые лотерейщики зазывали купить билетик. По ночам из Медиа-Луны виден был озаренный сиянием край черно-свинцового неба: отблеск праздничных огней Комалы. Но и дни в Медиа-Луне были черны и угрюмы, как ее ночное небо. Никто больше не слышал хозяйского голоса, дон Педро не выходил из своей комнаты, он поклялся отомстить Комале.
— Буду сидеть сложа руки, пускай подыхают с голоду.
Слово он сдержал.
Время от времени наезжал Тилькуате.
— Теперь мы каррансисты,>[9] — докладывал он.
— Очень хорошо.
— Наш командующий — генерал Обрегон.>[10]
— Очень хорошо.
— В столице объявили замирение. А нас распустили по домам.
— Не торопись. Вели своим оружия не сдавать, еще пригодится. Замирение долго не протянется.
— Слышали, новый мятежник выискался — падре Рентериа. Отряд собрал. К нему примкнем или против него выступим?
— О чем тут толковать. Надо поддержать правительство.
— Так ведь мы не регулярная армия, мы партизаны, как бы нас мятежниками не объявили.
— Тогда отправляйся на покой.
— Это мне-то на покой? Мне? После всего?
— Что ж, сам смотри, тебе видней.
— Когда так, пойду на подкрепление к нашему старикану. Клич у них больно мне по душе пришелся. К тому же с падре идти — спасение души обеспечено.
— Что ж, тебе видней.
Педро Парамо сидел в старом плетеном кресле у больших ворот Медиа-Луны. Светлели, истаивая, последние ночные тени. Он сидел у ворот уже добрых три часа. Но спать ему не хотелось. Он давно забыл, что такое сон и время. «Мы, старые люди, мало спим, а то и вовсе не спим. Разве что вздремнем иногда. Да и задремлешь — все думаешь, думаешь. Что еще остается нам, как не думать». Он помолчал и добавил вслух:
— Теперь скоро. Теперь уже скоро.
А мысли все текли: «Ты давно покинула этот мир, Сусана. Был такой же ранний час, только еще бледней алела полоска зари. И тусклый свет ее, так же как сегодня, едва пробивался сквозь белесую мглу. Да, был тот же самый час. И вот так же сидел я здесь у ворот и смотрел на светлеющий край неба; смотрел, как ты уходила от меня по светлой небесной дороге, туда, во внезапно распахнувшуюся лучезарную даль. Уходила невозвратимо, и тени земли скрыли тебя от моего взора.