— Всякое непрочное вещество, сама видишь, истлело в прах, а смола живет, самая суть дела осталась нам на пользу. Ей и название такое: живица, что значит — живущая вечно.
Конечно, это он не только про смолу-живицу. Не трудно понять, что он считает «сутью дела».
А он сам-то кто, этот рыжий? И чем она заслужила его расположение? Все эти вопросы давно занимали и раздражали ее любопытство, но она не решалась спросить. А пока обдумывала, как бы это получше сделать, он и сам рассказал.
— Автобиография у меня, как у банного веника: рос, расцветал, потам сломали, в пучок связали, ну и все такое. Сушили, в кипятке варили, хлестали по чему ни попало, пока, значит, совсем я не одурел. Вот теперь, хочешь, пол подметай, хочешь, брось под порог сапоги вытирать. Я на все годный: хоть в колхоз меня, хоть в тайгу, как кулака, хоть в тюрьму. Теперь по лагерям, как цыган, кочую. И везде мне честь и место. Честь — это, по-нашему, пайка большая, а место, известно, на нарах. А сам я мужик. Под Сенгилеем наша деревня. На Волге. И жизнь у меня, как обыкновенно, простая.
«Ох, не простая у тебя жизнь, и сам ты не прост», — подумала Таисия Никитична. И все время, пока он рассказывал, старалась понять, где кончается у него простота и начинается мудрость. А может быть, хитрость. Но так и не поняла. Наверное, не существует такой определенной границы в несокрушимом мужицком характере.
А он, орудуя шилом и дратвой, все с той же строгой истовостью, с которой и работал, и слушал, и говорил, давал понять, что для него слушать и говорить — такая же работа.
— Родился я, конечно, в крестьянстве, там же обучился всем мужицким наукам. Наук этих десять.
На минуту он оставил зажатый в коленях сапог и, растопырив большие черные пальцы, начал их перебирать, приговаривая:
— Хлеб ростить — это тебе первая наука, вторая — семьей править, третья — скотину соблюдать, потом — грамоту знать, избу срубить, печь сложить, кузнечить, столярить и вот — сапожничать.
— Девять, — насчитала Таисия Никитична, глядя на его палец, еще не обремененный наукой.
— А десятая всех наук главней — головой работать, соображать. Всякое дело до ума доводить.
— Это как?
— Дело бывает умное, полезное, а случается и вовсе глупое. И всякое, даже самое умное, можно на дурнину перевести. А ты погоди, не встревай. Как моему разговору конец будет, все сама поймешь, а чего не поймешь, спросить не с кого, такая уродилась. Сколько в человеке смысла заложено, на столько он и понимает другого человека.
Она не сразу догадалась, что он попросту ее одернул. И не очень-то деликатно, А когда догадалась, то мысленно усмехнулась, решила не обращать внимания, отчего сразу выросла в собственных глазах. Тем более что рыжий ничего не заметил, продолжая рассказывать о том, как «дурнина» захлестнула умное дело.