Сеня ничего не ответил. Все равно без Аси он не может ничего решить. Не может и не имеет права. Так что пока нечего об этом и толковать. А Юртаев, наверное, и сам догадался: сразу перестал уговаривать.
— Конечно, как хочешь, твое дело.
Из-за стены, завешенной ковром, прорывались знакомые звуки, нагоняя незнакомую тоску. Никогда он даже и не думал, что тоска по музыке может на какое-то время заглушить все волнения и боли. Это — как удар грома, который вдруг поглощает все остальные звуки. Сеня даже почувствовал холодок на кончиках пальцев, будто они уже прикоснулись к чутким клавишам. Тоска.
Не в силах сдерживаться, он обернулся и несколько раз изо всей силы ударил кулаком по ковру. Музыка оборвалась. Марина заахала и что-то пропищала за стенкой.
— Пианиссимо тут, слышишь, пианиссимо! — закричал Сеня, — а у тебя черт те что!..
— Это кто?
— Не жми на педали, говорю!
Марина еще что-то прокричала в ответ, захлопали двери, и она тут же появилась сама, в чем-то голубом, волосы распущены по плечам и по спине.
— Ах, Сеня! Я так сразу и подумала, что эго ты. Володька-то, бедняк, привык и уже не реагирует.
— Ты здорово стала играть, — пробормотал Сеня, пораженный непривычным для него домашним видом Марины. — На педали только жмешь без толку.
— Сама знаю. Ты говорил, помнишь, будто от моей музыки валерьянкой пахнет? А я теперь совсем не так играть стала. Что со мной сделалось? Мама говорит, это у меня от переходного возраста.
— У тебя не полонез, а какой-то получается марш. Хотя, может быть, и возраст. — Сеня в замешательстве посмотрел на Марину: красивая она стала, что ли? И пробормотал: — Очень может быть.
— Хочешь поиграть? — предложила она, усаживаясь на диван около него.
— Не знаю. Наверное.
— Пойдем.
Прижав вздрагивающие пальцы к коленям, Сеня не сразу ответил:
— Потом. Когда-нибудь…
Марина тихо и соболезнующе проговорила:
— Я понимаю… Пойдем. Хочешь, я совсем уйду, одного тебя оставлю?
— Нет, — твердо решил Сеня. — Мне теперь не надо. Я на завод поступаю.
Она живо обернулась к нему и, заглядывая в его глаза, проговорила с горячим негодованием:
— Ты не имеешь права! У тебя талант! Даже говорить так ты не имеешь права. Как ты можешь?
Ее глаза влажно заблестели, пухлые губы раскрылись и задрожали. Сеню смутили не ее негодующие слова, а ее глаза и то, что он впервые заметил, какие они у нее яркие и какая она сама стала красивая. Чтобы заглушить свое смущение, он подумал: вот сейчас она заплачет или засмеется, и все это у нее получается так легко и просто, что, наверное, она и сама не поймет, плачет она или смеется.