Тяжело опираясь на палку, он двинулся к двери своего кабинета, но на полпути остановился и спросил:
— Ты знаешь, что такое ответственность?
— Мне ли не знать…
— Когда-то давно наш сын сказал, что не только нам придется отвечать и за свои, и за его дела, но что он так же в ответе за наши дела, потому что все, что мы делаем, мы делаем для него.
— Взаимная ответственность поколений. Немного отвлеченно, а в общем правильно. — Она улыбнулась и поднялась с тарелками в руках.
— Ну так вот: отвечать за все его поступки придется нам. И это не отвлеченно, а вполне определенно.
— Ответим, было бы перед кем…
— Хотя бы перед своей совестью.
— Совесть моя чиста, можешь не сомневаться, — высокомерно проговорила она, словно ее оскорбили сомнения насчет стерильности ее совести.
Но тут он прямо сказал:
— Должно быть, очень скверно, если человек так утверждает.
— Это как же понимать? — растерялась она.
— Понимать надо так, — он постучал палкой о пол. — Так понимать: подобное утверждение нескромно и не свойственно тебе…
— Ну, спасибо… — задохнувшись от возмущения, проговорила Наталья Николаевна.
— Да нет, это не только про тебя. Это со всяким может случиться. И со мной тоже. В жизни такое бывает! Такое! И сам против своей совести пойдешь. Особенно если свой долг поставить выше человеческих чувств и страстей. Так может поступать только очень уж закоренелый себялюбец.
Этого она уже не стерпела. Решительная и злая, она стояла перед мужем с тарелками в руках. Он подумал, что сейчас она грохнет ему под ноги всю эту груду, и даже на всякий случай слегка отступил к двери.
— Вот как! — оживленно воскликнула она, заставив себя улыбнуться. Красные пятна на щеках вспыхнули еще ярче, придав неожиданной и совсем неуместной улыбке что-то безобразно зловещее. — Вот как! — повторила она. — Прости, но все это смешно. Я отказываюсь понимать…
Не слушая, что она там говорит, Бакшин круто повернулся вокруг своей палки и отступил в кабинет. Бежал. Атака сорвалась, он бежал в свое укрытие и там, сидя на старом диване, начал осмысливать причину своего поражения.
Он сказал все, что хотел, и сыну и жене, но чего он достиг? Кого победил? Самого себя? Говорят, что это самое трудное — самого себя. Говорят? Не очень-то он прислушивается к тому, что говорят.
Вечером Бакшин уехал. Жена, как всегда, поцеловала его на прощание и привычно проговорила:
— Смотри, не промочи ноги, там, говорят, сплошные болота…
Сын не вышел из своей комнаты. Обиделся. Это хорошо, пусть подумает. Хотя после разговора со Степаном Бакшин мало надеялся, что раздумья пойдут на пользу.