— Да-да. Никто ему не верит. Ты успокойся. Никто. Этот Ожгибесов ненормальный. Он несчастный. Его самолет немцы расстреливали, вот он и стал такой ненормальный.
— Где он?
— В госпитале.
— Нет, папа где?
Ответа не было так долго, что Сене показалось, будто Ася отодвинулась куда-то далеко и вся заволоклась серым туманом. Ее голос еле дошел до него:
— Он скоро вернется, А ты теперь спи, а потом я тебя накормлю. Вот картошки купила на рынке.
Сене хотелось задать еще много вопросов, выяснить, как он попал сюда. У него не хватило сил. Так и не узнал, где этот мостик, по которому он перебрался на неведомый берег новой жизни.
А потом, когда пришли силы, то оказалось, что ничего расспрашивать не надо, все узналось само собой. И мостика никакого не было. Спасибо, нашлись добрые люди — помогли.
Еще лежа в постели, он понял, что занимает чужое место, что ест чужой хлеб и что всего этого — и хлеба и места — очень мало. Особенно хлеба.
Чужая постель, чужой хлеб. Вот с чем он столкнулся, еще не успев сделать ни одного шага в новой жизни. А он еще никогда не съел ни одного куска чужого хлеба. Дома, в семье, все было своим, все безраздельно принадлежало всем. Так было всегда: и когда мир, и когда война.
Ася рассудительно посоветовала:
— А ты бы не думал об этом пока. У нас две карточки, мамина и моя. И помогают тоже: из театра приходили, приносили кое-что. И еще помогут, хороших людей много, с голоду не умрем.
Она ничего не сказала про его карточку, а он был так слаб, что сам спросить не догадался. А когда спросил через несколько дней, то все равно ничего не узнал.
— Там в училище что-то напутали, — отмахнулась Ася. — Вот я схожу как-нибудь, выясню.
В этот вечер Сеня впервые поднялся с постели. Еще до прихода Аси из школы. Он хотел подойти к окну, взглянуть, что там происходит на улице, но дотянулся только до конца кровати, дальше не хватило сил.
Прибежала Ася и с ходу напустилась на него:
— Рано тебе еще вставать! Смотрите, что придумал! Сидит тут в темноте. Ложись-ка, ложись…
— Не лягу, — бледным голосом прошелестел Сеня. — Совсем больше не лягу. Сколько можно?..
— А ты не командуй.
— Ох, какой! Еще и рассуждает…
Проговорив это, Сеня прислонил голову к подушке. Помогая ему улечься поудобнее, Ася приговаривала:
— Я ведь не командую, я — как лучше, и ты не возражай. Сейчас Кузьку Конского запалим.
— Какого Кузьку?
— Ах да, ты еще не все знаешь. Вот он у нас какой — Кузька Конский.
Она покрасневшей от холода ладошкой похлопала по железной печурке и тут же все объяснила. Есть в городе такой умелец — Кузька Конский, мастер на все руки. У него собачий нюх на всякие несчастья и беды, и он всегда появляется там, где без него не могут обойтись. Если случится перебой со стеклом, является Кузька, вставит стекло и уж не растеряется — цену возьмет подходящую. Он и полы покрасит, но только в том случае, когда необходимых материалов нет в продаже или мастеров днем с огнем не сыщешь. Настоящее его имя Кузьма, но все в городе называют его Кузька и «Полчеловека». Это потому, что он — урод. Самый настоящий. Широкое туловище на таких кривых ногах, которые и на ноги-то не похожи. Скорей, на половинки колес. Руки у него длинные, почти достающие до пола, а голова большая и вся в разноцветных волосах. Урод. Ящик на колесах. Поэтому и на войну его не взяли.