Поздравляем. Управляющий полицией».
Это, конечно, была мистификация, Ева и не думала верить этим листкам. Она жила, как обычно, принимала у себя родственников и друзей и не обращала внимания на разные слухи. На людях держалась уверенно и спокойно.
Лишь дома, у матери, она немного давала волю своей тоске, но даже там не позволяла себе распускаться.
«Как минет два года, так милый вернется».
Он просил ее верить. И она верила. Даже когда третий год прошел и все стали сомневаться, она по-прежнему верила.
В. Брёггер и Нурдаль Рольфсен заканчивали свою книгу «Фритьоф Нансен. 1861 —1893», и в связи с этим Рольфсену нужно было взять интервью у «одинокой женщины» из Люсакера. Он называет это интервью «неудавшимся», так как за полных три дня ему так и не удалось ничего из нее вытянуть.
Госпожа Нансен приняла его любезно, но очень сдержанно. Он вынул карандаш и блокнот, но никак не мог придумать, о чем спросить. Ева ему не помогла. Он огляделся в большой светлой комнате, и его взгляд остановился на отличной репродукции с картины английского художника. Не расскажет ли госпожа Нансен, когда приобрела эту картину?
«В Лондоне. Мы купили ее там вместе с Нансеном». Рольфсен вздохнул. «Дорога ли вам эта картина как воспоминание о муже?» — «Ничуть».
Госпожа Нансен положила на стол стопку бумаги. Это были последние сообщения русской полярной экспедиции, которая попутно должна была поискать «Фрам».
«Кажется, количество предположений поубавилось»,— заметила Ева.
Рольфсен участливо принялся взвешивать все за и против, но Ева Нансен прервала его: «По-моему, все это ерунда».
Бедняга репортер... Он ведь должен был рассказать всей Европе, как страдает покинутая супруга, переходя от страха к надежде.
«Не хотите ли посмотреть кабинет моего мужа? — спросила она.— Он к вашим услугам».
И вот Рольфсен, дрожа от холода, стоит в кабинете Нансена.
«Я открыл третий полюс холода на Земле!»
Среди нагромождений коробок, шкатулок, инструментов и банок, писем и бумаг, сложенных кипами в комнате, он не мог найти ничего интересного и через некоторое время перебрался оттуда назад в умеренный пояс.
«Кажется, там прохладно?» — улыбаясь спросила Ева. Затем она села, скрестив руки на груди. «А теперь можете задавать вопросы, можно и нескромные».
Нескромные! Куда уж там.
Рольфсен даже не посмел спросить, когда она родилась. Нет, он просто не мог себе это позволить.
Вечером в доме были гости, веселые, оживленные. И веселее всех была Ева.
Перед ужином она сказала: «Извините, мне надо помыть руки».
Нурдалю показалось, что руки у нее и так совершенно чистые. И он осмелился спросить: «Вы, вероятно, хотите пожелать Лив доброй ночи?» — «Что вы, она давным-давно спит».