, председатель Бергенского охотничьего общества, товарищ Фритьофа по охоте и хороший друг. И наконец, главный врач Армауэр Хансен
[53], открывший бациллу проказы.
И в этот круг выдающихся ученых, известных и за пределами Норвегии своими заслугами в борьбе с проказой, Нансен получил доступ в особенно удачный момент — как раз тогда, когда они увидели результаты своей работы. У них он мог поучиться главным добродетелям ученого — терпению, основательности, методичности.
Даниэльсен одно время был депутатом стортинга и, являясь главным врачом Люнгордской больницы, активно участвовал в деятельности бергенского муниципалитета и в культурной жизни города. Он был энергичным директором музея, и поскольку его собственная энергия не знала границ, то и к младшим сотрудникам он предъявлял немалые требования. И сам он, и другие работники музея — все в той или иной степени занимались зоологией, которая была специальностью Нансена.
И в студенческие годы, и став ученым, Фритьоф оставался верен себе. Другие зоологи старались собрать и заспиртовать как можно больше видов животных. Его же это не интересовало. Он решил изучать гистологию отдельных видов, исследовать функции нервной системы, «найти источник мысли», как он сам говорил. Микроскопы, имевшиеся в музее, не позволяли проводить наблюдения с точностью, необходимой для таких исследований, поэтому ему пришлось самому купить более сильный прибор.
Под микроскопом открывался особый мир, со своими еще никем не изученными законами. Нансен с головой погрузился в свою тему, отдавая ей все свободное от служебных обязанностей время.
Размышлял Фритьоф и над другими проблемами. Он сам говорил, что когда Армауэр Хансен познакомил его с дарвинизмом, для него открылось совершенно новое направление человеческой мысли. Вера в истинность христианского учения, привитая с детства, поколебалась. В законах природы он нашел новую истину. Растения, животные, люди — все одушевленное и неодушевленное — являются частью одной и той же материи.
В письмах домой он никогда не делился этими мыслями. Для отца христианская религия была истиной, зачем же затрагивать этот вопрос. Фритьофу оставалось только пожелать отцу найти в ней утешение, но как раз этого не было. Отца все больше одолевала тоска и тревога. И сыновьям приходилось подбадривать и успокаивать его по мере возможности,
«У меня один день похож на другой,— писал Фритьоф.— С утра до обеда в музее, потом иду домой на обед ровно в час тридцать, и если я на пять минут опоздаю, они уже сидят за столом. После обеда я снова отправляюсь в музей и сижу там до восьми часов. Затем мы ужинаем, а после ужина читаем вслух».