Вечерами я сидела на подоконнике с блокнотом, с тоской поглядывая на ноутбук. Но брать его в руки боялась – знала, что непременно полезу в Интернет, в аську... Нет, я сейчас не могу.
Меня мучила бессонница, я очень похудела и осунулась, но сделать с этим ничего не могла, проводя ночь за ночью в компании сигарет, блокнота и чайника с чаем. Страшно болела голова, но стоило прилечь, как я начинала чувствовать, как боль отступает.
В одну из ночей я забылась тяжелым сном, и буквально через час вскочила от звука пришедшей эсэмэски. Мне никто не писал и не звонил, это был абсолютно новый номер, и знал его только Дмитрий. Глянув на дисплей, я не поняла, кому принадлежит номер, и открыла сообщение.
«Здравствуй, Мэ-ри. Надеюсь, ты еще жива».
Сон сняло как рукой... Алекс!!! Откуда, как он узнал телефон?! Меня затрясло, руки сделались ватными. Неужели... нет, я не должна думать об этом – просто не должна! Я не стала отвечать, удалила сообщение, не потрудившись сохранить номер – если он нашел меня, то снова напишет или позвонит.
Я не знала, хочется ли мне этого – чтобы позвонил, написал... Я боялась признаться себе в том, что мне больно – очень, настолько, что хочется кричать в голос. Казалось, что с отъездом из Швейцарии все должно стать не таким острым, уйти на второй план, но – нет...
Ночами я все еще видела его во сне – если удавалось уснуть, конечно. Он приходил ко мне, молча смотрел, потом так же молча исчезал, растворялся в темноте, оставляя меня в слезах. Возможно, я просто внушала себе это, возможно... Но вот честно – днем мне некогда было думать об Алексе, я даже не вспоминала о нем, раздираемая на части противоречивой информацией о смерти отца. Слова тети Вали о возможном визите «родственников моего мужа» тоже заставляли думать о причастности Кости. Если только это правда... если только он действительно отдал такой приказ – я не остановлюсь, я вернусь в Испанию и убью его сама. Сцены кровавой мести грезились мне во сне и наяву, я представляла, как именно рассчитаюсь с ним за все, – и становилось легче. Я уже практически убедила себя в его виновности и вынесла смертный приговор – без возможности обжалования.
Мой новый знакомец молчал и эту неделю, и следующую. И тогда я решила сама наведаться к нему, презрев все приличия.
Уже давно я не одевалась никуда с такой тщательностью, не накладывала макияж мазок к мазку, как художник – краску на холст. Марго была бы довольна...
Зима... декабрь только начался, а морозы уже такие, что перехватывает дыхание. Привычка не носить шапку, а обходиться только капюшоном шубы сегодня явно меня подвела – пока добежала до стоянки, где была припаркована машина, едва не отморозила уши. И, разумеется, джип не вынес двухдневного стояния «на приколе» без прогрева и заводиться отказался напрочь. Чертыхаясь, я рылась в багажнике, припомнив, что буквально на прошлой неделе по случаю купила аэрозоль для холодного запуска двигателя. Но, как назло, чертов флакон куда-то закатился. Сапоги мои пижонские – лаковые ботфорты на тонкой кожаной подошве – совершенно не предназначены для мороза в тридцать с лишним градусов, а потому я уже прыгала на месте, как обмороженный заяц, когда ко мне подошел охранник стоянки: