Он вытер ее слезы рукавом
И отступил,
Упёршись в подоконник,
Она держала пистолет в ладони
И пальчик —
На крючке.
На спусковом.
Он был не Клайд,
Она была не Бонни,
О них не снимут культовых картин.
Он говорил: «Давай, хоть раз один!
Точнее целься!
И дыши спокойней».
И трещина рванулась из-под ног,
А за его спиной,
В стекле оконном
Не отражалась, что была не Бонни...
Он говорил: «Не дергай за крючок.
Взялась стрелять —
Давай! На счете «три».
Стреляй!
Мне в сердце.
Помни про контрольный.
Я не могу с тобой,
Мне это больно.
Ты ревность или кто,
Я перечитала и заплакала. Никогда не подумала бы, что способна на такое сжигающее чувство, как ревность. Раньше мне не приходилось испытывать подобного – к кому? Макс был весь мой, Костя... его я не любила. Да какое там – он в последнее время даже не скрывал, что завел любовницу и содержит ее. Но у меня это не вызывало никаких эмоций.
И вот появляется абсолютно чужой человек, с которым ничего нет, не было и не будет – и я схожу с ума от рвущей меня на части ревности... Я ловлю каждый его жест, каждый взгляд, слово, жду их – и отталкиваю его в тот момент, когда он делает шаг навстречу. Отталкиваю и потом мучаюсь здесь, на этом чертовом подоконнике, плачу и ненавижу себя за это. Я влюбилась – и боюсь признаться даже себе, а он – видит. Видит и пользуется, становясь все более изощренным в своих играх. Он тоже понимает, что я не предам Марго, и это добавляет азарта. Его взгляды и слова становятся все более откровенными, глаза притягивают меня все сильнее. Я каждую ночь вижу его во сне, просыпаюсь в слезах и не могу заставить себя спуститься вниз – потому что там он. Я ревную того, кто мне не принадлежит, – что может быть ужаснее? Я люблю чужого мужчину – разве это не наказание за все?
Как глупо, господи – глупо, страшно и больно.
Между мной и Алексом происходило нечто непонятное. Встречаясь в одной комнате, мы ненавидели друг друга так откровенно и яростно, что могли бы запросто зажигать камин взглядами. Наедине мы почти не оставались – я сразу поднималась и под любым предлогом уходила, спиной чувствуя насмешливый взгляд.
Иногда, глубокой ночью, он позволял себе войти ко мне – знал, что все равно не сплю. Я не реагировала, продолжала сидеть на подоконнике, уставившись в темное окно, а он стоял рядом – молча. От этого молчания по телу бежали мурашки... Я чувствовала его дыхание, слышала стук сердца – и кусала губы, чтобы не развернуться и не кинуться к нему на шею. Никогда прежде ни с одним мужчиной у меня не было такой странной связи – когда физически ничего нет, а я чувствую, что принадлежу ему вся, без остатка. Мне казалось, что его увлекает эта игра – он знал, что стоит ему просто тихо сказать: «Мэри, иди ко мне» – и я пойду, сделаю все, что он скажет. Но он наслаждался именно этими недомолвками,