Березин протянул руку через стол и ласково погладил ее по щеке.
– Ты – чудесная. Ты – необыкновенная, Ирочка. Ты напрасно не сказала мне всего этого раньше. Может быть, тебе нужна какая-нибудь техника специальная? Ну, я не знаю, печка какая-нибудь особенная, гриль, комбайн или еще что-то. Только скажи, я сразу же тебе все раздобуду.
На какое-то мгновение ему показалось, что она как бы качнулась навстречу его руке и прижалась щекой к его ладони. Но только на мгновение.
– Спасибо, Сережа. Ты доел? Наливать чай?
Они долго пили чай с теплыми и необычайно вкусными ватрушками и вели неспешные и какие-то непривычные Березину разговоры. Он страшно удивился, когда обнаружил, что уже половина двенадцатого ночи, а они все сидят на кухне при свете бра и пьют уже по третьей чашке чаю, да и на блюде с ватрушками мало что осталось. Но еще больше удивился Сергей Николаевич, когда сообразил, что все это время они разговаривали о том, хорошо или плохо жить в деревне, чем отличается жизнь в отдельном деревянном доме от жизни в городской квартире, какие существуют способы засолки капусты и огурцов, меняются ли отношения с родителями, когда дети, которые раньше жили отдельно, но в том же городе, переезжают в другой город. Хорошо ли, когда в квартире живут одновременно собака и кошка. А если две собаки, то какие породы лучше всего сочетаются по характеру и темпераменту…
За последние восемь лет, с тех пор, как он расстался с Дианой, Березин не помнил, чтобы он сидел с женой на кухне, долго пил чай с пирогами и вел с ней разговоры ни о чем. Простые домашние разговоры, не о делах и не о политике, не о счетах в банках и не об интригах конкурентов, не о происках Центризбиркома и не о стратегии предвыборной борьбы и не о встречах с нужными людьми. А просто о жизни. О жизни вообще. И как, оказывается, хорошо сидеть на кухне в приятном полумраке, когда яркое световое пятно падает только на стол перед тобой, а не в вычурной нарядной комнате.
Все это было вчера, в субботу. Ночь Сергей Николаевич Березин провел без сна, лишь слегка задремал часов в пять, но в шесть уже окончательно проснулся и понял, что не может больше лежать. Нужно встать и занять себя чем-нибудь, иначе он сойдет с ума. Сегодня все решится. В восемь часов откроются избирательные участки, и до десяти вечера не будет ему покоя. А потом останется только ждать, когда вскроют урны, подсчитают бюллетени. И сделать уже ничего нельзя, нельзя укрепить свои позиции, сделать какое-нибудь важное заявление, провести благотворительную акцию. Именно сейчас, когда сделать уже ничего нельзя, в голову полезли мысли о том, как много осталось несделанным во время предвыборной кампании, как много возможностей упущено, как много ошибок совершено.