Сара тупо смотрела, как ветер покружился около Хью Уэлдона и Салли, вздув их одежду колоколом, потом двинулся дальше, хлестнул воздух сосновыми лапами и скрылся. Из бурьяна бугром торчал живот Миллза. Сбежавшая по щеке Сары слеза будто оставила за собой холодный порез. Икнув, Сара подумала, что это весьма трогательная реакция на смерть. Потом икнула еще раз, и еще. И никак не могла остановиться. И с каждым последующим спазмом она слабела, теряла устойчивость, словно всякий раз извергала крохотную частичку собственной души.
С наступлением темноты ветер потек по улицам поселка, разыгрывая шуточки и над живыми, и над мертвыми — предметами и телами, без какого-либо разбора. Он не отдавал предпочтения никому и ничему предельно свободный дух, вершащий дела по собственному произволу, — и все же в его действиях угадывалось раздражение. Над Уорреновским летным полем он превратил чайку в кровавые ошметки, возле устья Ближнего ручья раскидал по воздуху мышей-полевок, прокатил запасное колесо вдоль всей Теннесси-авеню и унес в небеса дранку с крыши «У-дачи». Какое-то время он бесцельно плавал туда-сюда, затем, взвинтившись до мощи торнадо, выкорчевал японскую сосну, просто выдернув ее из земли вместе с клубком корней, помахал ею, а затем вонзил, как копье, в стену дома на противоположной стороне улицы. Потом повторил ту же процедуру с двумя дубами и боярышником. В конце концов он начал пробивать дыры в стенах и выволакивать наружу извивающихся обитателей. Он вышиб дверь погреба старухи Джулии Стэкпол, снес дверь на забитые консервами полки, за которыми пряталась хозяйка, затем взметнул битое стекло ножевым ураганом, порезавшим ей руки, лицо и — главное — горло. Он отыскал еще более древнего Джорджа Коффина (не собиравшегося прятаться, потому что Хью Уэлдон, по его мнению, чертов дурачина) на кухне; тот только-только разжег жаровню; ветер сгреб угли и швырнул их в старика со сверхъестественной точностью. В течение получаса он истребил двадцать одного человека, побросав их трупы на их собственные газоны истекать кровью в сгущающихся сумерках. Затем — очевидно, поумерив свой гнев — стих до легкого ветерка и заскользил среди кустов и сосновых веток обратно к коттеджу, где дожидалась его во дворе игрушка, которую ему так хотелось заполучить.
Сайасконсетская Салли сидела на поленнице, потягивая пиво из бутылки, изъятой из холодильника Питера, и прямо-таки кипела от возмущения, потому что у нее был план, хороший план, а этот скудоумный чудик Хью Уэлдон и слушать не стал, ни словечка дерьмового не выслушал. Приспичило ему лезть в герои, и все тут.