Подойдя ближе, Михаил усмехнулся, застучал в ворота.
– Кого там черт несет? — нелюбезно осведомился привратник.
Беглец засмеялся:
– Не узнал, что ли, Козьма? То ж я, Мисаил, ваш рядович…
– Вай, Мисаиле! Цыит, собачище, цыть…
Уняв разлаявшихся псов, привратник распахнул ворота:
– Поди с дальней вотчины? Посейчас доложу господину.
Оба — тысяцкий Якун и его сын Сбыслав — приняли Михаила немедленно, даже оказали великую честь, усадив за свой стол.
– Ешь, пей… докладывай!
– Доложу, — Миша отпил бражки — ай, хороша, холодненькая, смородиновая — и кратко, с упором на некоторые нужные ему лично акценты, поведал о всех недавно произошедших событиях.
– Так что вот, выдали меня, едва выбрался!
– Да уж, — сочувственно кивнул Сбыслав, — Кривой Ярил — корвин сын известный. А Кнут — парнище звероватый и много чего дурного творящий. Паскуда, тьфу! Значит, они с Кривым Ярилом о чем-то шептались?
– О том мне доподлинно поведали.
– А раба твоя, Марья, сбегла, — неожиданно ухмыльнулся Сбыслав. — Уж извиняй, не уследили. Ничего, я тебе заместо нее коня подарю, увидишь — хороший конь!
– Вот и отлично!
– Что-что? (Цто-цто, — так вот сказал Сбыслав, да Миша уже давно новгородскому говору не удивлялся.)
– Славно, говорю — конь-то!
– А как же! А рабу твою мы и не искали… хотя, если хочешь — половим.
– Да не надобно, — с презрением отмахнулся Михаил. — Мало ли на свете девок? Жаль только — твой ведь подарок.
– Говорю ж, коня подарю!
– Хватит вам про коней, — посадник строго посмотрел на сына, после чего перевел взгляд на рядовича — внимательный такой взгляд, умный, холодный. Спросил вроде бы невзначай: — У тебя, кажись, какие-то мысли были?
– Были, господин тысяцкий. О Мирошкиничах мысли. Много чего про них у Онциферовичей болтают… — Михаил замолк, на ходу придумывая — что же это там «болтают».
– Ну, ну, ну? — потеребив бороду, нетерпеливо подогнал Якун. — Чего болтают-то?
– А всякое! Говорят, они, Мирошкиничи-то, самые первейшие — против князя.
– Ну, то и так ясно…
– И вообще, у них на усадьбе многие собираются, всякое замышляют…
– Это слова покуда… Что замышляют? Знать бы!
Миша улыбнулся:
– Вот и я про это! Есть у меня один план…
– Что есть?
– Ну… мысля одна.
– Чудно ты говоришь, паря! Выкладывай, что за мысля?
Через два дня, аккурат на Преображение Господне, на Софийской стороне, по Прусской улице — богатой, боярской Прусской! — громыхая, катила телега. Большая, с крепкими высокими колесами, вместительная. Груженая — накрыта рогожкой, а что там под рогожкой — бог весть. Запряжены в телегу не медлительные волы — крепкие кони, значит, не бедняк хозяин-то, возчик! Далеко не бедняк, с этакими-то лошадьми. Да и сам — собой видный: волосы черные, как у мирянина или у иных немцев, бородка аккуратная, щегольская, глаза — синие, яркие, в синюю же рубаху одет, поверх — доброго немецкого сукна поддева. На поясе кожаный кошель изрядный, кинжал в алых сафьяновых ножных — длинный, не кинжал, меч целый! Взгляд у возницы уверенный, важный — по всему видать, пользоваться кинжалом умеет, и не только кинжалом. Голова шапкою не покрыта — видать, ухарь! Проходившие мимо девки — заглядывались.