Я – «афганец». Но не по национальности, а по принадлежности к той войне.
Меня отправило на войну мое правительство.
Тысячи, десятки тысяч раз я погибал. Мое тело рвало на части иностранное и советское оружие.
Миллионы раз мою жизнь спасали и руки врачей, и умные, доблестные, имеющие честь офицеры, перед которыми я преклоняю колени.
Миллионы раз равнодушные, продажные души посылали меня на верную смерть, хорошо зная об этом и беспокоясь только о своем благополучии и об очередном повышении.
Я – «афганец».
Меня благословляли. Меня проклинали.
Меня называли воин-интернационалист, ветеран войны, гордились мной.
Мне бросали: «Оккупант, захватчик, убийца», – и я не знал, куда девать глаза от стыда и что сказать в ответ.
Меня забывали. И я страдал от ненужности своей, от незначительности жертвы, которую я принес.
А в жертву я приносил самое дорогое для меня – мою жизнь!
Я – «афганец».
Сколько раз огнем обиды полыхало мое лицо и кровь бросалась в голову, когда я слышал: «Мы тебя туда не посылали!».
Посылали!
Прямым приказом и молчаливым согласием. Ты – чин самого высокого ранга, понимающий позор и несправедливость афганской войны, ты – чиновник низкой ступени, опасавшийся потерять партбилет и сытную кормушку, вы – остальные, спрятавшие, словно страус, голову в песок, в душе своей говорящие: «Слава богу, не меня, не моего...».
Твоего!
Я – «афганец». Я не простил!
Я не простил за свои глаза, вырванные взрывом мин, вырезанные кинжалом, выбитые камнями позора и унижения.
Я не простил за свои внутренности, вывалившиеся в пыль из разодранного живота и затоптанные в чужую землю вашими ногами.
Я не простил за свой бесстыдно разваленный пах. Взрезанный, пузырящийся кипучей кровью.
Я не простил за доведение меня до бессилия человеческого, солдатского, мужского.
Мне дали понять, что слушать меня не хотят, велят мне умолкнуть. И я замолчал на многие годы. И вот заполыхала Чечня.
И я не могу молчать.
Опять убивают в мирное время. Таких же солдат и офицеров, каким был и я.
Я – «афганец».
Мальчишка. Школьная скамья не успела остыть после меня, когда я ходил уже по колено в своей и чужой крови, уже дрался в позорной войне, уже подыхал от страшного солнца, привязанный веревками к столбу в центре чужого кишлака, уже замерзал на жутких скалах Гиндукуша, уже тихо умирал на ржавой койке медсанбата...