Он очень недурно потрудился. Мышцы ее расслабились, получив необходимый заряд энергии. Щекочущий жар в крови угас. Так что, по крайней мере, она могла в ответ изобразить хотя бы вежливый интерес к нему.
— Калеб, — повторила она, проверяя его имя на вкус.
Пробуя его так, как только что пробовала его самого.
Он слабо улыбнулся.
— Калеб Майкл Хантер.
Майкл, бич демона. И еще хантер, охотник… Дурное предчувствие кольнуло ее, но девушка не обратила на него внимание.
— Это имена воинов, — вежливо обронила она.
— Наверное, — он равнодушно пожал плечами. — Я служил в Национальной гвардии.
— Ты был солдатом?
Ага, вот откуда у него столько шрамов. И вечная настороженность во взгляде. И повадки хищного зверя.
— В Ираке.
Она кивнула, как будто поняла, о чем идет речь.
— Хочешь поговорить об этом?
Губы его сжались в тонкую линию.
— Нет.
— Очень хорошо. — Девушка пошевелилась под ним. — И я тоже не хочу.
Лицо его осветилось улыбкой, которая прогнала из глаз тени прошлого.
— Знаешь, Мэгги, нам стоит подумать о том, что мы будем делать еще минут двадцать. Ты меня едва не угробила.
Ничего подобного.
Хотя она, конечно, запросто могла убить его. Могла силой заставить его вновь ответить ей, ублажить ее, могла выпить его до дна и отбросить, как пустую раковину моллюска. Но его чувство юмора, вкупе с деланным самоуничижением, позабавило ее.
Отпустив Калеба, она потянулась и села.
— Вроде ты говорил, что принес поесть?
Он стоял не шевелясь, со спущенными до колен джинсами и смотрел, как она пальцами расчесывает волосы. Пламя костра бросало оранжевые блики на его сильное и мускулистое тело мужчины — широкую, покрытую волосами грудь, плоский живот с квадратами мышц, тяжелые гениталии. В общем-то, он совсем недурен, надо признать.
— Бутерброды, — сказал Калеб. — И бутылку вина прихватил.
— Звучит заманчиво, — улыбнулась она.
Он расхохотался, запрокинув голову, и принялся натягивать джинсы.
— Я подумал, что ты не голодна.
— Может, это от тебя у меня разыгрался аппетит. И не только на еду.
Она не искала общества своих сородичей. Они с напарником жили порознь. По большей части, селки,[6] как и тюлени-ларги, которых они напоминали по внешнему виду, предпочитали одиночество. Даже на суше, в человеческом обличье, они прикасались друг к другу только во время спаривания. По мере того как численность их медленно, но неуклонно сокращалась, а морские владения, наоборот, расширялись, они почти не сталкивались за пределами Убежища, в котором держал свой двор сын короля.
Но этот смертный самец — Меня зовут Калеб, надо же! — привлекал ее, как некогда костер на пляже. Ее манила к себе глубокая морская зелень его глаз, а тембр хрипловатого голоса завораживал и просил задержаться еще ненадолго.