— Что за гон?! — очнулся Колька-каратист. — Какой еще паровоз? Как он сюда пролезет? Чем вы его заправлять собрались? Толян, что ты ее слушаешь?!
— Паровоз есть, — упрямо сказала девушка. — Потому что он есть! Особый паровоз, компактный и экономичный. Построен почти сто лет назад сормовскими рабочими по личному указанию товарища Сталина специально для туннелей Метро! — Она явно повторяла заученный только вчера урок. — Иосиф Виссарионович предвидел проблемы с электроснабжением и приказал ученым разработать метропаровоз!
— И что же вы делаете тут? — посмотрел на комсомолку Толя. — При чем мы здесь мы? При чем здесь это место?
— Что здесь делаете вы, вот вопрос. — Девушка вспыхнула румянцем. — А я… я… Я теперь на службе.
— Как они вас взяли в оборот, — покачал головой Анатолий. — Ну да… Не могут же они доверить такое ответственное дело человеку, который не состоит в Комитете госбезопасности. Так сказать, сначала вас надо замазать…
— Я не… Я не палач! — Голос Елены дрожал.
— Но вы тюремщик. — Толя печально улыбнулся. — Ничего. Я понимаю. Ради высокой цели… Можно и потерпеть!
— Мне уйти? — Она, казалось, забыла уже, зачем здесь.
— Если вы уйдете, точно станете палачом, — усмехнулся Толя. — Ведь тогда вы обречете нас на голодную смерть. Давайте сюда вашу баланду.
Елена, пряча глаза, принялась разливать пахучее варево по железным мискам. Кажется, ничего страшного. Пахло супом. Гуляш? Ах да, их ведь не вешать собрались. У Корбута на них далеко идущие планы. Нельзя обращаться с ними как с отработанным материалом… Пока они не отработали свое.
Парни зажевали, зачавкали жадно. Сколько они не ели? День? Два?
Толя смотрел на них, и почему-то голод отступал. Он вспоминал миф об Одиссее и волшебнице Цирцее, которая угостила спутников героя колдовской пищей и превратила их в свиней. В покорных свиней…
«Нет, может, девушка и не виновата ни в чем, — сказал себе Анатолий. — Может, действительно просто мечтает стать машинисткой, встать у рычагов паровоза, который повезет истлевшую мумию Вождя на его конечную станцию, на вечное упокоение, под землю. И ради этого соглашается на испытания, на проверки на вшивость, которые учиняют ей товарищи в погонах… Ну и мечта!» Толю передернуло.
Вдруг ему стало так тоскливо, так тошно — и от пахучего супа, и от чавкающих друзей, и от своей юношеской наивности, и от обманутых надежд! Не было у него пистолета, чтобы выстрелить себе в висок, не было фонаря, чтобы распороть темноту. Ничего не было. Кроме Гумилева.
Он и раньше Толю спасал вот в такие душные, темные минуты. А сейчас, кроме Гумилева, больше и некому было прийти на помощь к Анатолию. И сначала сам для себя, полушепотом, а потом все громче, вслух, он стал читать стихи.