– Молодец, – сказала я. – Как называется?
– Это называется, – замялся Платонов, – «Дорога на Страшный суд».
– Так это – мертвые? – спросила я. – Дорога-то после смерти?
– В общем, да, – сказал он. – Я, собственно, это имел в виду.
И тут я разрыдалась и закашлялась.
– Коля, – сказала я. – Миленький! Я с ума схожу.
Платонов испугался. Первым движением его было прижать меня к груди, но он остановился на полдороге.
– Ната, – спросил он осторожно, – что с тобой?
– Да что! – Слова расцарапали мне горло. – Что со мной? Никого нет – раз, старость пришла – два, смерть не за горами – три! Мало?
Он хотел что-то сказать, но не решился.
– Если ты мне посоветуешь верить в Бога, или надеяться на лучшее, или еще что-то в этом роде, – я повысила голос, словно Платонов был виноват в моих несчастьях, – если ты мне что-то подобное скажешь, я сейчас же уйду!
– Но в Бога действительно нужно верить, – прошептал Платонов. – Иначе что же?
– Ах, я не знаю! – закричала я. – Только ты мне не устраивай сцену из романа «Братья Карамазовы»!
– Когда писались «Братья Карамазовы», – сказал он, – овец не клонировали и младенцев не выводили в пробирках. Времена были невинными…
– Каких овец? – простонала я.
– Ну, как? – задумчиво сказал он. – Тех, которые тоже будут на Страшном суде. Вместе с экспериментаторами. Ната! Ты что, не видишь, какое подходит Время? (Пишу слово «Время» c большой буквы, именно так он произнес!)
– Время – чего? – спросила я.
– Я думаю, конца света, – ответил Платонов. – А как же иначе понять эти приметы?
– Коля! – вздохнула я. – Что ты, ей-Богу! Поговори со мной просто!
– Но, Наточка! – испугался он и затряс бородой. – Куда уж проще! Вот ты говоришь «моя жизнь» или «его жизнь», а ведь отдельно от общей жизни ничего нет! А скажи мне: что произошло с общей жизнью в нашем веке и почему я лично думаю, что скоро конец?
– Что произошло? – спросила я.
– В нашем веке впервые появилась цена. – Он ярко покраснел и запнулся. – Цена на человека.
– Не поняла, – удивилась я. – А во времена крепостничества?
Платонов замахал руками:
– Да при чем здесь деньги! Это другая цена! В нашем веке впервые пришло в голову использовать человека как материал, понимаешь? Использовать его телесно, извлекать пользу из его кожи, волос, костей! Вот я о чем! Ведь что делали немцы в лагерях? Ты скажешь: массовые убийства, камеры, холокост! Да, да, да! Но ужас в другом! Массовые убийства были и до немецких лагерей! Но посмотреть на человеческую кожу, как на кожу крокодила, из которой можно сделать сумку, – вот этого не было! Вот куда пробрался дьявол!