Мы бессильны перед превосходящими силами противника. Последние упрямцы все равно обречены. Так обстоят дела уже сейчас, так как же мы можем тешить себя надеждой, что нам удастся перетянуть чашу весов на свою сторону?
В Германии уже никто не верит, что мы выиграем войну. И что делать в такой ситуации, не знает никто. В нашей стране до переворота дело не дойдет, потому что ни у кого нет мужества рискинуть своей головой и выступить против гестапо. Единичные попытки отдельных людей ничего не меняют. Массы, возможно, их бы и поддержали, но у всех связаны руки. Уже более десяти лет для большинства населения личной свободы не существует, за этим следит гестапо. От армии тоже нельзя ждать переворота. Она слишком охотно дает вести себя к гибели. Здесь любая надежда на сопротивление, которое могло бы принять массовый характер, быстро гаснет. Значит, придется идти до конца, и конца печального. За все зло и все убийства, которые мы совершили, за все несчастья, которые мы принесли, теперь будет расплачиваться весь народ. Неизбежно придется пожертвовать невинными, чтобы заслужить прощение за кровавые преступления. Таков неизменный закон.
1 января 1944 года
Немецкие газеты возмущаются тем, что американцы вывозят из Южной Италии произведения искусства. Такую реакцию на преступления других можно назвать поистине наивной, если принять во внимание, какие культурные богатства мы вывезли из Польши и уничтожили в России.
Тот кто сейчас защищает тезис: «Отчизна — плохая или хорошая, но моя», даже не пытаясь над чем-то задуматься, — тот погряз во лжи и делает из нас посмешище.
11 августа 1944 года
Кажется, фюрер приказал стереть Варшаву с лица земли, что уже делается. Множество улиц уничтожается огнем. Жителям предписано покинуть город, и многочисленные толпы людей тянутся на запад. Если такой приказ Гитлера действительно существует, то для меня становится очевидным, что мы сдаем Варшаву, Польшу и проигрываем войну. Мы бросаем все то, что удерживали пять лет, и о чем перед всем миром трубили как о нашем военном завоевании. Мы потратили огромные средства, здесь вели себя как хозяева, которые пришли навсегда. Теперь нам приходится признать, что все потеряно, и уничтожать плоды своих трудов — все, чем так гордилась гражданская администрация, ставившая здесь перед собой серьезные задачи в сфере культуры, и чем пыталась оправдать свое существование в глазах всего мира. Это банкротство нашей восточной политики. Разрушая Варшаву, мы ставим на этой политике крест.