— Дурачок, — сказала она, пожав плечами, — она же тут всегда лежит, и каждый день мы выдираем из нее листки — мясо из лавки и отцу завтрак заворачивать...
IV
Я убежал к себе. Возбужденный, с пылающим лицом я принялся трясущимися руками листать свою находку. Увы, страниц было чуть более десятка. Ни одной собственно текста, сплошь объявления и рекламы. Сразу за прорицаниями долговолосой Сивиллы шла страничка, посвященная чудодейственному средству от всех болезней и недугов. «Эльза-флюид с лебедем» назывался бальзам и творил чудеса. Страница была полна удостоверяющими свидетельствами, трогательными реляциями тех, для кого чудо свершилось.
Из Семиградья, из Славонии, с Буковины бодро приходили исцеленные, дабы свидетельствовать, пылким и взволнованным словом поведать свою историю. Шли забинтованные и скрюченные, потрясая уже ненужным костылем, срывая пластыри с глаз и повязки с золотушной плоти.
За шествиями калек виднелись далекие и печальные городишки с белым, как бумага, небом, оцепеневшие от прозы и повседневности. Были это забытые во времени города, где люди жили, будучи привязаны к своим маленьким судьбам, от которых ни на миг не отъединялись. Сапожник был до конца сапожник, пахнул кожей, лицо имел маленькое и горестное, близорукие бледные глаза над блеклым принюхивающимся усом и чувствовал себя насквозь сапожником. И если не донимали их чирьи, не ломило кости, не сваливала в постель опухоль, они были счастливы бесцветным серым счастьем, курили дешевый табак, желтый императорско-королевский табак или тупо грезили у конторы по продаже лотерейных билетов.
То слева, то справа перебегали им дорогу кошки, снился черный пес и чесалась ладонь. Иногда они писали письма по письмовникам, обстоятельно налепляли марку и препоручали написанное — оставаясь в сомнении и полные недоверия — почтовому ящику, в который стукали кулаком, как если бы его будили. Во снах же их потом летали белые голуби с конвертами в клювиках и таяли в поднебесье.
Последующие страницы возносились над юдолью дел будничных в сферы чистой поэзии.
Были там гармоники, цитры и арфы, некогда музыкальные орудия ангельских хоров, сегодня же, благодаря промышленному прогрессу, пришедшие по общедоступным ценам к простому человеку, к богобоязненному люду для ободрения сердец и пристойного увеселения.
Были там шарманки, подлинные чудеса техники с укрытыми в нутре флейтами, горлышками, дудками и губными гармониками, сладостно выводящими трели, точь-в-точь гнездовья всхлипывающих соловьев, — бесценное сокровище для инвалидов, источник прибыльных доходов для калек и вообще необходимые в каждом музыкальном доме. И шарманки эти, чудно расписанные, можно было видеть странствующими на закорках невзрачных серых старичков, лица которых, обглоданные жизнью, были словно затянуты паутиной и совершенно неотчетливы, лица со слезящимися остановившимися глазами, потихоньку вытекавшими, лица, обезжизненные, столь же выцветшие и невинные, как потрескавшаяся от всяческой погоды кора деревьев, и пахнущие уже только дождем и небом, как она.