"Подержать бы ей портфель… – подумал Соловцев,-да решит еще, что заигрывает старый хрыч!.."
Девушка вдруг изумленно глянула на портфель, проверяя, на месте ли он, принялась было читать, снова глянула, пожала плечами.
Соловцев же ощутил некоторое напряжение в руке, некоторое усилие со своей стороны, впрочем незначительное.
Вот с этими случаями – с погрузкой на Васильевском и девушкой в метро – и связывал Геннадий Павлович проявление своего необъяснимого свойства, "этой штуки", как определил он про себя.
В чем это свойство, летчик понимал уже к концу третьих суток, считая с памятного сна.
И говорил себе так: "Если мне жаль кого-то с ношей и я мысленно хочу ему помочь, я тем самым тут же передаю ему столько своей силы, сколько ее для этой ноши требуется. Причем чем существеннее эта моя помощь, тем сильнее моральное удовлетворение". Потом он вывел предельно лаконичную формулу: "жалею – несу – радуюсь".
Посмеиваясь, Геннадий Павлович окрестил сформулированную потребность Законом Хозяйственной Сумки.
Тот факт, что никакого путного объяснения "этой штуке" найти он не может, мало волновал Геннадия Павловича. Главное-закон действовал, а от действия его получал Соловцев истинное удовольствие.
Но вскоре начал Геннадий Павлович чувствовать некоторую усталость, а потом и вовсе начал зверски уставать: очень уж много приходилось таскать, а главное-мотаться по городу вслед за клиентами. -Да и действовало летчиково свойство день ото дня все на большее расстояние, так что, имея в поле зрения даже двоих сумочниц-авосечниц, он мог и обслужить двоих, если, конечно, путь обеих совпадал. А уж коли мог он обслужить, то и обслуживал.
.. .Геннадий Павлович наслаждался покоем, вытянувшись на тахте и задумчиво посасывая пустой янтарный мундштук. Вторую неделю обходился он без курева, оставив эту вредную привычку в целях сбережения здоровья. И странно-оставил на редкость безболезненно, безо всяких там таблеток, безо всякой траты нервов. А прежде он, заядлый курильщик, и помыслить не мог о таком подвиге, даже в госпитале на койке исхитрялся курить втихую.
Усталость схлынула. На душе, как обычно в последнее время, было спокойно. Он думал об июльском посещении треста озеленения – места своей будущей работы. Ох и здорово, что он набрел на этот трест! Могло ли отыскаться что-нибудь заманчивее для него, полжизни прожившего среди снега и голого камня, среди замшелой тундры, в краю вечной мерзлоты? Теперь хватит зелени до конца дней. И народ там неплохой. Вот хоть Кошкин Иван Семенович – отличный мужик,, даром что кадровик. Эк он на меня тогда воззрился! А наверняка уронил бы свой ящик, кабы не я…