Между тем собак снова спустили друг на друга, и снова лайка тяпнула овчарку, и снова, успев увернуться от её зубов, отскочила в сторону на своих пружинистых лапах; овчарка все норовила ударить грудью, вцепиться в плечо, но лайка каждый раз легко, словно дразнясь, в самый последний момент уходила из-под удара, успевая полоснуть врага острыми белыми зубами. Из разорванного уха овчарки, из прокушенного плеча струилась кровь, невероятно возбуждая обеих собак, приводя их в исступление.
— Ишь как проштемпелевала! — довольно сказал кто-то из зрителей.
— Компостирует будь здоров! — гордо подхватил хозяин лайки. — Он у меня на медведя ходит. — И радостно обвел народ своими красными глазками; вид у него был такой, словно это он сам искусал овчарку; вся его побуревшая от регулярных возлияний рожа лучилась самодовольным блаженством — он сейчас был самым первым под крышей манежа, и никто не мог этого оспорить!
— Давай, Бой! — ликующе заорал он, и болельщики лайки радостно подхватили:
— Давай, Бой, поставь фашисту пистон!..
Какое-то время спустя судья дал отмашку и, работая своей палкой-остолом, помог хозяевам растащить упирающихся окровавленных псов в разные углы.
— Я думаю, тут всё ясно, — сказал судья. — Бой можно прекратить.
— И это всё? — искренне недоумевал Каморин, обернувшись к Ирине. — Из-за чего же столько шума? Запрещают, проводят тайно… И этот твой тоже — кровища, жуть, будешь доволен… Вот и все так в этой вашей Москве — одна видимость, один обман.
Она только пожала плечами, зябко кутаясь в свою шубейку. А события на площадке, между тем, развивались своим чередом.
— Нет, это почему же прекратить?! — громко возмутился хозяин лайки, и болельщики дружным ревом поддержали его.
— Не хрена! Сказано до конца — значит, до конца! За что деньги-то брали?!
Собак спустили снова. По заторможенности, вялости движений овчарки чувствовалось, что она совсем ослабла — от усталости, от ран… Лайка же, следуя своей охотничьей повадке, нашла на этот раз самый короткий и самый верный путь к победе. Едва спущенная хозяином, она в мощном прыжке коварно, сбоку ударила соперника грудью и тут же оседлала его, стремящегося устоять, сверху. Овчарка рухнула набок и, придавленная к земле, попыталась было вывернуться, но где там! Лишенный способности защищаться, пес только клацал в бессильной злобе зубами, в то время как лайка полосовала и полосовала клыками шкуру на его шее, неуклонно подбираясь к самому горлу.
— Ну что же ты, Ральф! — в отчаянии вздохнул хозяин на весь манеж, и толпа радостно загоготала, передразнивая: