— Что это? — говорит Кругу Пшеничнов, крутой казак из станицы Луганской: — где земля? Мы кровь проливали. Мы порешили бесповоротно взять землю.
— Какая земля? — разводит руками Леонов, богатейший казак, красноречивый оратор: — сыновья тихого Дона, братья казаки, свободную землю отдали б мы вам без единого слова и без утайки. Да нет ее, такой земли. Святыня же собственности не должна быть нарушена. Учитесь, братья казаки, у французской революции, именуемой всенародно великой. Великая была, а собственности на землю не тронула. Почитайте брошюры, обострите ваш разум…
— Долой! — кричат в зале оратаи, разозлившись на сладкопевучих ораторов: — долой, не заговаривайте зубы, землю давайте!
Кружится Круг, как заколдованный. Резолюции об отчуждении частных земель принимает. Примечания о справедливой расценке и выкупе их у владельцев заслушивает. Речи обдумывает. Речи снова заводит. Не щадит ни сил, ни здоровья, ни казенного хлеба.
Трудится Круг, но заколдовано место. И глядишь — каждый день на первой странице "Донских Ведомостей" печатается жирным шрифтом:
"Большой Войсковой Круг
извещает всех владельцев земли, что в наступившем 1918 — 19 сельскохозяйственном году они спокойно могут заниматься на принадлежащих им землях полевым хозяйством, т. к. никаких мероприятий, могущих в какой-либо мере воспрепятствовать использованию ими своих земель в текущем сельскохозяйственном году
принято не будет".
Слушай, оратор, присказку: много ты можешь.
Но когда побежали войска твои, отступая, где ни попало, когда устремились отряды, бросая знамена, под красные большевистские флаги, когда, наседая конь на коня, хрипя вспененною мордой, понесли тебя скакуны без оглядки в чужедальнюю сторону!
и ты ел хлеб у чужих,
и хлеб стал горек тебе,
слушай, оратор, кто бы ты ни был:
Крепкая память, как орех у кокоса, у оратая. Многоветвисты руки у тех, кто идет за сохою. Буен сок у земли, пьяный от крови:
Кому хлеб уродит, а кому — терн и волчец.
Тетушка и племянники.
Хозяйка-история немцев смахнула со сцены, как после обеда хлебные крошки со скатерти. Немцы надолго выбыли из игры: пробил их час вступить в элевзинский искус.
Америка, Англия, Франция, как на балу, распорядители международной политики с белыми бантиками на рукаве сюртука дипломатов. Дела им не обобраться! Ведь делать-то надо не что-нибудь, а все, что захочешь. И, вспомнив о лозунгах полной победы над гидрою милитаризма, о разоружении Европы, о праве народностей, стали они поспешно пускать по морям ежей-броненосцев, а по небу змеями аэропланы. Перья же их заскрипели над военным бюджетом.