называя его «прекраснейшим из прекрасных цветков».
В течение некоторого времени ходил слух — и, разумеется, Екатерине не преминули его передать, — что их общий дядя, Папа римский, подумывает соединить ее и Ипполита узами брака. Разумеется, не из сентиментальных, а из политических соображений. Таким образом слились бы две ветви рода Медичи. Но этой свадьбе не суждено было состояться. И Екатерине пришлось отказаться от своей первой любви. Она была слишком важным козырем в политических играх Ватикана, чтобы использовать ее для улаживания семейных дел. Но как бы там ни было, королева Франции всегда с нежностью вспоминала далекие дни своей юности, когда она была так счастлива рядом с прекрасным Ипполитом. Она понимала, что это всего лишь несбывшаяся детская мечта. Но ее утешала мысль, что она сможет помочь счастью своей камеристки, которая ей почти как дочь. Ибо для родных своих дочерей она этого сделать не могла. Они, как и их мать, были принесены в жертву интересам государства.
Пока Тинелла размышляла, время шло, а королева все не возвращалась. Девушка ждала ее с возрастающим нетерпением, мысленно повторяя откровения толстухи Гужье. А вдруг окажется, что это очень важно? Если что-то случится, она себе этого никогда не простит. Скорее, скорее рассказать обо всем госпоже. Наконец по нарастающему гулу голосов в соседнем зале она определила, что королева распрощалась с посланником святого престола и вот-вот вернется в свои апартаменты. Самый благоприятный момент, чтобы подойти к ней. Тинелла встала возле дверей. Войдя, королева не сможет ее не заметить. Надо будет потихоньку подать ей знак. Госпожа поймет и найдет способ ненадолго отделиться от своей свиты. Так в точности и вышло. Когда все опустились в глубоком реверансе перед входящей Екатериной Медичи, Тинелла незаметно приподняла голову ровно настолько, чтобы поймать ее взгляд. Никаких знаков не понадобилось. Королева сразу же поняла, что девушка хочет ей что-то сказать. Лицо ее осталось невозмутимым. Продолжая улыбаться придворным, она прошла через зал и удалилась к себе.
Тинелла приготовилась предстать перед королевой, которая явно приняла к сведению ее безмолвное сообщение. И действительно, ждать пришлось недолго. Не прошло и нескольких минут, как она услышала, что ее величеству незамедлительно требуются услуги камеристки.
Когда они остались вдвоем, королева без обиняков спросила:
— Что случилось, Екатерина? Ты хотела мне что-то сказать?
Тон ее был ласковым, почти материнским. Наедине Екатерина не стеснялась выказывать привязанность к своей приемной дочери. В присутствии третьих лиц она никогда этого не делала, чтобы не возбуждать лишней зависти к подопечной у остальной прислуги, с которой она всегда держалась, как подобает повелительнице, неприступно, и подчас бывала даже слишком сурова. Почти никто во дворце не знал, что королева покровительствует Тинелле-младшей. Слишком уж невероятным казалось подобное отношение всесильной государыни к простой служанке, хотя многие замечали, что Екатерина обращается со своей камеристкой скорее как крестная мать, нежели как госпожа.