– Не стоит, – попыталась отказаться она.
– Да бросьте вы. Раз уж зашёл разговор, я всё равно не успокоюсь. Найду, как увидеть. Так какая разница, сейчас или потом? – ответил Пашка, мягко настаивая на своём.
– Сейчас. Закончу, – вздохнула она, сдаваясь.
Быстро закончив с умыванием, она достала из кармана халата маленькую пудреницу и, открыв, медленно поднесла её к Пашкиным глазам. Бросив взгляд в крошечное зеркальце, Пашка вздрогнул и словно прикипел к нему взглядом. Это было страшно.
От левого виска к правой скуле, словно по линейке, вся нижняя часть лица была обожжена. Рана уже начала подживать, и струпья, отваливаясь, обнажали рубцы, наползавшие один на другой. Глаза, карие, в обрамлении некогда пушистых как у девушки ресниц, были большими, миндалевидными, прямой нос зацепило огнём, но не сильно. А вот рот, подбородок, щёки, всё было сожжено едва ли не до кости.
Рубцы превратили его губы в узкую щель, рассекавшую сплошную вязь шрамов словно ножом. Сожжённая кожа обтянула скулы, делая глаза ещё больше. Целыми остались даже брови, что больше всего удивило Пашку. Тяжело вздохнув, он прикрыл глаза и тихо попросил:
– Уберите. – И помолчав, добавил, не желая обижать медсестру: – Спасибо вам. Надеюсь, вам не очень противно?
– Не говорите глупостей, – быстро возразила она. – Здесь нет ничего противного. Это просто рана. И всё. Просто рана. И потом, сейчас пластическая хирургия может чудеса творить.
– Не для меня это, – вздохнул Пашка. – Да и денег таких у меня нет. Теперь придётся вечно рожу от людей прятать. Господи! Ну за что мне всё это?! – выдохнул он, чувствуя пустоту в груди и отчаяние, целиком захватившее его сознание.
– Не нужно так расстраиваться, – попыталась успокоить его медсестра, но Пашка уже не слушал её.
Закрыв глаза, он судорожно пытался придумать, как жить дальше. Живое воображение рисовало ему всё более мрачные картины, ударными темпами вгоняя его в депрессию. Хуже всего было то, что он никак не мог вспомнить, где жил и чем занимался. Отсутствие отправной точки заставляло его судорожно стучаться в запертые двери собственной памяти, чтобы вспомнить хоть что-то.
Сообразив, что говорить ему сейчас что-то просто бесполезно, медсестра убрала пудреницу в карман и, тяжело вздохнув, уселась на стул у кровати, вернувшись к просмотру отложенных документов. Слушая тихий шорох переворачиваемых листов, Пашка, так и не придя к какому-то решению, устало вздохнул и, открыв глаза, покосился на документы.
– Это всё про меня? – тихо спросил он.
– Да. Медицинские заключения, назначения по лечению, вам это не интересно, – так же тихо ответила она.