Недолгое зимнее солнце садится за крыши, дети стреляют поверх сугробов "пиф-паф! пиф-паф!" и кричат "ура!".
Дома Ванванч, еще не успев раздеться, рассказывает, захлебываясь, проходящей по коридору Ирине Семеновне, как они там воевали с Жоржеттой на войне, но та проходит мимо, поджав губы, пока он орет из-под руки Акулины Ивановны: "А мы все равно победили!.."
- Тише, малышечка. Тете Ире не до нас с тобой. А ну сымай поддевочку, сымай, сымай...
Но тут внезапно появляется сам Ян Адамович Каминский, и он спрашивает, заинтересованно тараща глаза:
- Что же это за война была? Кто с кем воевал?
- Красные с белыми, - выпаливает Ванванч.
- Кто же пересилил?
- Да красные же, красные! - хохочет Жоржетта.
- А кто из вас красный, а кто белый?
- Ну, конечно, мы с Жоржеттой красные, - говорит Ванванч, - не белые же.
- Они же не белые, батюшка, - поясняет Акулина Ивановна.
- И Жоржетта красная? - спрашивает Каминский тихо.
- А какая же? - наступает на отца Жоржетта.- Белые ведь буржуи, и мы их всех застрелили!
В комнате Ванванч бросается к маме.
- Мамочка, мы всех белых победили!
- Да что ты?! - поражается она, и брови ее взлетают, но Ванванч видит, что она думает о чем-то другом, постороннем.
Однажды ночью он проснулся от перезвона церковных колоколов. За двойными рамами мартовских окон они гудели и переливались особенно загадочно. В комнате было темно, но с улицы врывалось разноцветное сияние, в котором преобладали желтые, красные и синие тона, и разноцветные пятна вздрагивали и шевелились на стенах. Это было похоже на музыку целого оркестра, а может быть, и на войну, а может быть, было предчувствие чего-то нескорого, грядущего, зловещего, до чего еще надо дожить, как-то докарабкаться, а может быть, это было предостережением на завтрашний день, и только Ванванч был пока еще не в силах увязать это предостережение с появлением в квартире Мартьяна.
Мартьян поселился у Ирины Семеновны. Он к ней приехал из какой-то угличской деревеньки. Маленький, жилистый, в больших валенках, сидел на кухне и дымил самокруткой. От него пахло кислым хлебом и дымом. Пепел он стряхивал себе под ноги, и Ирина Семеновна покорно за ним подбирала. Он молчал, вздыхал и смотрел на всех входящих с собачьей преданностью.
Акулина Ивановна сказала маме как бы между прочим:
- Эвон и Мартьян в Москву приволочилси... Спасается вроде...
- Что за Мартьян? - как-то слишком строго спросила мама. - Это кто?.. Ах, этот... Он же кулак, няня. Вы разве не знаете, что мы объявили кулакам войну?
- Он хрестьянин, милая ты моя, - мягко сказала няня, - чего уж воевать-то? Он хлебушек растил и нас кормил, вот-те и война...