Она говорит строго очень, а сама все на Колю смотрит.
- Давай сварю, - говорит она и берет у Сашки концентрат.
...Мы сидим за столом. Мы молчим. Едим похлебку гороховую. Мы едим деревянными ложками. А у меня ложки нету. Вот уйдем отсюда, и достану я свою дощечку. А уж этой деревянной сейчас поем. Давно ложки у меня не было... Мы едим гороховую похлебку, хлеба нет. Коля ест медленно. Изредка на хозяйку посматривает. А она сидит напротив. И тоже иногда на него глядит. И все. А я жду, что Мария вот-вот начнет смеяться. А она и не смотрит на меня. Я сейчас только и разглядел ее как следует. Она курносая такая. И лицо широкое. И на лоб смешная челочка спадает. А на носу несколько крупных не то веснушек, не то просто родинок.
- Ну как, конопушечка, - говорит ей Сашка, - как жить дальше будем?
- Проживем, - говорит Мария.
- Вкусная штука получилась, - говорит Коля и смотрит на хозяйку.
- А что это вы друг на друга и не похожи вроде? - спрашивает Сашка. Живете вместе, сестры как будто, а не похожи...
- А мы и не сестры, - говорит Мария, - мы чужие. Просто живем вместе.
- А похлебочка-то ничего получилась, - говорит Коля. И смотрит на хозяйку. А она ничего не говорит. И вдруг входит Шонгин.
- Ну вот, принесло, - громко говорит хозяйка.
А Шонгин садится на табурет.
- Много народу побило, - говорит он, - и раненые есть. Увезли. - И достает кисет.
- Покурим? - спрашивает Сашка.
- А чего курить? - говорит Шонгин. - Тут и на одну не наберется. - И показывает кисет.
- А ты где спал, Шонгин? - спрашивает Коля.
- А я и не спал, - говорит Шонгин, - раненых больно много было. Пока всех подобрали - и утро.
- Сейчас бы покурить, - говорит Сашка.
- Покури, покури, - говорит Шонгин и затягивается. Он пускает большие клубы дыма. И говорит: - Вот зашел поглядеть, как вы тут.
А хозяйка наливает в чашки молоко. И Коля говорит:
- Слышь, Шонгин, концентрату тебе не хватило. Может, молока попьешь?
- Козье молоко, - говорит Мария.
- А я уже ел, - говорит Шонгин, - ел. Гургенидзе ранило. Я супу сварил ему и себе.
Бедный маленький грузин. Совсем мальчик. С вечной каплей на носу. "Попадалься - не попадалься..."
- Сильно его, Шонгин?
- Приблизительно ничего себе, - говорит Шонгин, - на машине лежит, на последней. Сейчас повезут.
Я бегу по свежему снегу. К машине. Возле нее ходят солдаты. Гургенидзе лежит на соломе, в кузове. В обгорелой шинели. Он поднимает забинтованную голову. На кончике носа повисает капелька.
- Попадалься, - грустно улыбается он.
А мы с ним не дружили. Так, знали друг друга. А у него покрасневшие веки часто-часто вздрагивают.