Севастьянов и собака видели, как четыре человека подхватили шезлонг с Петраковым. Парусина провисла и с треском лопнула, покойник окоченел согнутым. Овчарку била дрожь.
Севастьянов расстегнул брючный ремень, вытянул и захлестнул за ошейник. Когда поднялся с колен, собака тяжело привалилась к нему всем телом.
— Ну, пойдем, возьмем что-нибудь на прощание, — сказал Севастьянов. Он силился вспомнить кличку собаки.
В доме всегда пахло старым деревом и сухим войлоком. Строился он в тридцатые годы, добротно, из выдержанных бревен. Правда, балясины под перилами балкона сгнили, там же понадобилось перестилать полы. Хозяин, выйдя год назад на пенсию, неторопливо совершил замены. Севастьянов получил его дела, но не кресло в совете директоров банка, и, может быть, тогда-то по-настоящему осознал, как крупно не повезло бывшему начальнику. В любом финансовом заведении складываются, бывает, обстоятельства, когда за неудачу кто-то должен ответить. Иначе её не закрыть…
Севастьянов протащил собаку через столовую. Подумал, что в последний раз видит комнату, в которой они с Петраковым просиживали многие часы — не столько за яствами, сколько за бумагами. В простенке между окнами — картина «Товарищи Сталин, Молотов и Ворошилов слушают чтение Горьким поэмы «Девушка и смерть», авторская копия. Библиотечка журнала «Огонек» за пятидесятые годы. Розовые, с махрами по краям, конверты древних грампластинок. Патефон марки «Пате», на коробке которого покойный сиживал, разжигая камин. Приемник «Телефункен» сороковых годов и на нем радио «Сони» с электронной памятью. Телевизор «Шарп». Видеомагнитофон. Полка с кассетами.
Дом Петраков унаследовал от отца. Петраков-старший входил в штат помощников Сталина и в редкие приезды на дачу спал преимущественно днем, поскольку в Кремле сложилось обыкновение работать ночью. Теперь Петраков-младший тоже умер, и дача не отойдет никому, потому что у отставного директора банка, давно потерявшего жену, помимо Севастьянова и собаки, близких не оставалось.
Последнее время должность Петракова в банке занимал Людвиг Семейных. Узнав о внезапной кончине предшественника, Людвиг, напустив приличествующий вид, заявил, что с ним ушла целая эпоха. И добавил:
— Слава Богу, безвозвратно.
Закрывая за собой дверь отдела, усушенного после отставки Петракова и размещающегося теперь в одной комнате, Севастьянов услышал и другие предназначенные вроде бы не ему слова. Людвиг вслух рассудил, что после того как Петраков и Севастьянов заварили в Сингапуре всю эту кашу, лучшего исхода, чем смерть Петракова, не придумаешь. А каша заварилась только потому, как бы поразмышлял вслух Семейных, что оба они — Петраков и Севастьянов — не догадались поделиться с кем следует.