Бормоча себе под нос, Готфрид принялся рыться в сундуке. Не найдя искомого, он бегло осмотрел две деревянные полки, приколоченные к задней стене, и перешел к сундуку, стоявшему рядом с дверью.
– Куда же я ее сунул…
Нужная вещь нашлась в груде тряпья (в том числе и женского), сваленного рядом с сундуком. Это оказалась увесистая шкатулка, обитая железом. Готфрид сел на кровать, положил шкатулку себе на колени и начал копаться в ее содержимом.
– «Сим свидетельством…» Так, это не то… Это святотатство… Это возведение хулы на Папу… А это что такое?.. Ага… Нет… А это?.. А, вот оно!.. Давай становись на колени.
Чувствуя себя полным идиотом, я встал.
– Сын мой, веришь ли ты в Иисуса Христа, Господа Бога нашего? – проникновенным голосом спросил меня епископ.
– Да, отец мой. Верю.
– Раскаиваешься ли ты в убийстве… этого… как его…
– Гийома де Боша.
– Во! Точно… Раскаиваешься?
– Раскаиваюсь.
– Какие-нибудь у тебя еще есть грехи?
– Да нет… кажется…
– «Кажется»! – передразнил меня епископ. – Так есть или нет?
– Нет.
– Не верю.
– Ну, вообще-то… – начал я, судорожно соображая, что бы еще такое придумать.
– Ладно, – смилостивился Готфрид. – Знаем мы ваши грехи. Все мы грешны. Отпускаю тебе прегрешения, сын мой… Повторяй за мной: Pater noster qui in caelis…
– Pater noster…
Но тут нас прервали. Скрипнула дверь. В комнату заглянула молоденькая и довольно привлекательная девушка.
– Монсеньор Готфрид, вы зде… Ой, простите! – осеклась она, заметив наконец и меня.
– Мари, – с ласковой укоризной сказал епископ. – Ты не вовремя. Сгинь с глаз моих.
Девица шмыгнула обратно за дверь. Готфрид несколько секунд смотрел ей вслед. Потом в такт каким-то своим мыслям покачал головой. У меня начали затекать колени.
– На чем мы там, бишь, остановились?.. – спросил меня епископ, поворачиваясь.
– На Патерностере.
– Ах да… – Готфрид осенил меня крестом. – Вот что, сын мой… Иди-ка ты и не греши больше. Прочтешь десять раз «Pater noster» и «Ave»… Аминь.
Решив, что настал подходящий момент для того, чтобы перекреститься, я так и сделал. Во мне почему-то сидела твердая уверенность, что креститься следует через правое плечо, однако рука сама собой потянулась сначала к левому, а уж потом к правому – и я не стал препятствовать ей в этом.
– Благодарю вас, отец мой…
– Все, – епископ сунул мне в руку прямоугольный кусок пергамента и еще раз небрежно начертил в воздухе крест, – иди, сын мой.
Я вышел.
Тибо дожидался меня во дворе:
– Ну как?
– Лучше некуда. Особенно хорошо пошло вино из монастырских подвалов.
Тибо всплеснул руками:
– Так что ж, вы в гостях у него не остались? Все равно в городе ночлег искать придется.