— Позвольте руку, — сухо сказал он, и Иван Иванович машинально задрал рукав, но тут же опустил его и вскочил.
— Это что же, медосмотр? С какой стати?
— Вы что-нибудь имеете против? — спросил мужчина удивленно.
— Против? Еще бы, конечно, я против. Надо думать, я здесь не для поправки здоровья, а?
— Одно другому не мешает, — ответил мужчина, и в глазах его Ивану Ивановичу почудилась усмешка. — А для чего вы здесь, как вы думаете?
— Это вы меня спрашиваете? — Иван Иванович чуть не поперхнулся от возмущения и сел, положив ногу на ногу.
— Все. Никаких осмотров, пока не объясните, зачем меня сюда затащили и что вам от меня нужно. И никаких разговоров. Никаких! Ясно?
Мужчина закивал головой.
— Конечно, конечно… Экий вы, однако, нервный…
За занавеской послышалось движение и оба посмотрели на нее.
— Во всяком деле порядок должен быть, вы согласны? — продолжал мужчина.
— И в вашем? — не удержавшись, съехидничал Иван Иванович.
— А в нашем в особенности! Впрочем, порядок — основа любого дела, как известно. Вы бухгалтер, не так ли? Вам ли не знать, что такое порядок?
Иван Иванович молча смотрел в сторону, играя желваками на скулах.
— Молчание — знак согласия, я так понимаю. А раз так, поймите — у НАС порядок такой: сначала осмотр, потом разговоры. И у НАС, заметьте, каждый своим делом занимается, а я, как видите, врач. Ну что, убедил я вас?
"Еще издевается, гад", — подумал Иван Иванович и грубо сказал:
— Вам, по-моему, самому врач нужен.
Он с удовольствием отметил, что брови у мужчины поползли вверх, и, перегнувшись через стол, раздельно сказал:
— Плевать я хотел на ваш порядок! Никаких осмотров, пока не объясните все! Если сами не можете, позовите того, кто может. Все! Больше ни слова!
Врач этот, или кто он там у них был на самом деле, тоже наклонился через стол и тихо ответил:
— Вам лучше знать, почему вы здесь, сюда просто так никого не приводят.
С удовлетворением отметив выражение ярости на лице Ивана Ивановича, он некоторое время разглядывал его с ироническим выражением, а потом пожал плечами и негромко позвал:
— Нина!
"Ну, все, — подумал Иван Иванович, — главная — баба. Ну, что за мерзость: все зло, вся пакость от них! А оказаться у бабы в руках, зависеть от нее — это что же может быть хуже?"
За занавеской что-то звякнуло, и, стремительно откинув ее, появилась женщина, при виде которой Иван Иванович обомлел.
8
Он не смог бы впоследствии сказать, какая она была — красивая или нет, молодая или уже в летах. Черты лица ее не были четкими, они все время расплывались, неуловимо меняясь. Но поразительнее всего было голубовато-серебристое свечение, окутывающее все ее тело, которое само, казалось, и источало его. Странное, зыбкое лицо, вытянутые вперед руки, одежда — все было окутано серебристым мерцающим облаком, в особенности хорошо видным потому, что свет в комнате ощутимо пригас, сгустившись в темно-синий сумрак. Тысячи мерцающих иголочек повторяли контур ее тела наподобие моментальных серебристых фотографий, они оставались в воздухе там, где она прошла и только спустя некоторое время медленно и неуловимо для глаза таяли. На женщине было надето что-то длинное, воздушное, сверкающее, взвихривающееся легкими всплесками. Длинные прямые волосы по мере ее медленного, плавного движения стлались за ней наподобие золотистого шарфа. "Ведьма, — подумал Иван Иванович с ужасом, — теперь все, точно хана".