И тут надо сказать, что, приобретая вслепую записки дочери Распутина (на мое предварительное знакомство с рукописью г-жа X. не соглашалась), я действовал с некоторым опасением. Оправданным было ждать от Матрены Распутиной вариаций на тему ее же записок об отце, выпушенных еще до войны, — книги очень наивной и совершенно апологетической. (Отдельно надо сказать о книге, вышедшей по-английски в США в 1977 году под двумя фамилиями — Пэт Бархэм и Марии Распутиной — «Распутин по ту сторону мифа». Я даже заказал ее перевод, но издавать не стал — в ней доля участия дочери Распутина свелась к передаче эпизодов жизни отца, и они, к сожалению, совершенно потонули в клюкве и патоке. Однако перекличка с записками, которые перед вами, бесспорна.)
На сей раз меня ждал приятный сюрприз. Теперь он ждет вас. Три тетради, исписанные почерком не слишком усердной ученицы, оказались весьма занятным чтением. Чтением увлекательным и познавательным как широкому читателю, так и узкому специалисту.
Книга построена как толкование жизни отца — от рождения в селе Покровском до смерти в водах Невы в Петрограде. И именно в неожиданном (но всегда абсолютно логичном психологически) толковании поступков Григория Распутина заключается прелесть записок Матрены. При этом естественно, что, отвечая на вопрос «почему?», Матрена передает массу подробностей, ускользавших от других, как она пишет, «воспоминателей».
Какая связь между смертями братьев — Михаила и Григория Распутиных, случившимися с почти сорокалетним разрывом; между Елизаветой Английской и Анной Вырубовой; между тягой великого князя Николая Николаевича к охоте и вступлением России в войну в 14-м году; между религиозностью и эротизмом в самом Распутине и т. д.? Матрена Распутина обо всем этом знает.
Насколько точно ее знание? Ровно настолько, чтобы то, о чем она говорит, «было вполне возможным». Прелесть записок Матрены Распутиной и в том, что каждый читающий сам сможет, если захочет, определить дистанцию от возможного до действительного. Кстати, Матрена Распутина намекает на это — вот, дескать и Жевахов об этом говорит, и Коковцов, только они так и не поняли, о чем говорили…
Чтению абсолютно не мешает не всегда точное следование автором хронологии — сохранена лишь временная канва, а некоторые события «положены не на свое место». «Почему?» побеждает в борьбе с «когда?».
Степень внутренней вовлеченности Матрены в описываемые ею события видна и из того, как она отражает бытовые подробности. Они для нее — далеко не главное, но она из того времени и никак не может ими пренебречь. Так милые детали будто проступают сквозь первый план.