Царь Алексей Михайлович появлялся перед народом в особо торжественные дни в тяжеловесном одеянии и в сопровождении многочисленной свиты из бояр и сотен стрельцов. Его сын щеголял в сопровождении денщика в удобной для работы одежде, дотошно проверяя строительство в столице, или мог часами расспрашивать заезжего шкипера.
Отец принимал послов, торжественно восседая на троне, задавая при этом пару банальных вопросов о здоровье государя. Его сын лишь изредка соблюдал посольский обряд, он его утомлял своим сложным церемониалом. Петр мог принимать посла в токарной мастерской или вести деловые разговоры во время пирушки или свадебного торжества. Ему были чужды чопорность и стесненность этикета.
Одним словом, перед изумленными подданными в России и не менее изумленной Европой предстал царь, ни на кого не походивший. Сознанием людей того времени прочно владела мысль о том, что Бог – царь небесный, а царь – земной Бог. Неземное существо, облеченное властью Божественным промыслом, вдруг наряду с подданными стало заниматься земными делами: тесать бревна, тянуть лямку бомбардира, выбивать дробь, как заправский барабанщик, появляться в семье рядового гвардейца, чтобы стать крестным отцом новорожденного, рубить головы стрельцам или выковывать полосу железа на металлургическом заводе.
Этим занятиям, а их число можно увеличить многократно, царь придавал воспитательное значение, о чем сам однажды сказал волонтеру И. И. Неплюеву, сдававшему экзамены после возвращения из-за границы. Показывая натруженные руки, Петр произнес: «Я и царь, а руки в мозолях». Манеру поведения Петра отметил и Пушкин: «Он… на троне вечный был работник».
Откуда у Петра все эти качества, как проходило становление его личности, рискнувшей пойти наперекор старине и внести свежую струю в затхлую атмосферу кремлевского дворца? Возникает и другой вопрос: откуда мог взяться такой царь, умевший находить общий язык и с изощренными в хитросплетениях дипломатами, и с коронованными особами других государств, и с учеными с мировым именем, и с вельможами, кичившимися своими предками, и с худородными выскочками, с плотниками, корабельными мастерами, снисходить до которых считалось зазорным.
Ответить на поставленные вопросы, опираясь на какие-либо источники, практически невозможно – таких источников в природе нет: мы не знаем педагогических воззрений воспитателей Петра и его матери. Думается, что эти беспрецедентные качества приобретались Петром не благодаря системе воспитания, а вопреки ей.
Дело в том, что Петра не готовили к занятию престола – он мог стать всего лишь третьеочередным претендентом на трон: согласно обычаю, царский скипетр после смерти Алексея Михайловича должен был получить его старший сын Федор, а за ним – следующий сын Иван, и только после него приходил черед Петра. Никто, разумеется, не мог предусмотреть ни недолговечности Федора Алексеевича, ни дебильности Ивана Алексеевича, ни того, что волею случая трон нежданно скоро займет Петр. Сказанное отразилось и на воспитании, и на обучении малолетнего Петра – он не получил даже того минимума знаний, которым довольствовались царевны, только в шестнадцать лет Петр усвоил четыре действия арифметики.