Она взяла наполненную Климом чашку с мартини.
— Н-да, — неопределенно уронил Клим.
Они замолчали. Лизины рассуждения неожиданно обесточили разговор. Сделали его неприятным и неуместным. "Вот, ведь, дамочка, — подумал Буров, — наблевала вчера с перепоя, а подала так, будто ей, барышне утонченной и невинной, всякие гадости рассказывают, а у ней желудок слабый. И вообще…" В гараже лежал труп, а они как будто продолжали рыться в его нижнем белье. Патологоанатомы чертовы!
— Лиза, а ты не помнишь, кто оставался в гостиной?
Она, уже расслабившись, провела ногтями по подлокотнику:
— Да смутно все. Ну Ида с Романом чего-то там шушукались. Она же наверняка только из-за него и приехала. Не подозревала, что ей ничего не светит. Вот если бы она постарше лет на десять была… Дольская, она же вроде меня, только шансов еще меньше.
Гнильца-таки проскользнула в ее тоне, словно подытоживая все опытным путем полученные Климом знания о "женской солидарности". Буров подумал, что здесь ловить ему уже нечего. Только не хватало выслушивать надуманные сентенции о престарелых «психопатках» и честолюбивых соперницах.
Итак, наступил момент, когда Климу, во-первых, захотелось взять полугодовой тайм-аут в «переговорах», во-вторых, он зверски проголодался, в-третьих, его потряхивало от сыпавшихся на его голову "скелетов из шкафа", плотно укутанных в грязное белье. Разряды головной боли грозились расколоть череп надвое и гостеприимно распахнуть его на манер яиц Фаберже… яица! Снова они, проклятые… Вермишель, яица и беременность — вот набор слов, запрещенных к употреблению на всю оставшуюся. А теперь неплохо бы никого не видеть, никого не слышать, навалить себе на веджвудский фарфор горку яств Веры Палны и засесть в укромном месте со старым журналом…пусть даже и маргаритиного производства, с прочими здесь напряженка. Свежая пресса — это всегда дурной тон, а с трехлетней выдержкой она облагораживается, как любой антикварный ширпотреб. Однако как глупо мечтать теперь о мещанском отдохновении! Дом давно стиснут в сумерках, а у Клима по-прежнему ни одной внятной кандидатуры на роль убийцы. Так, пожалуй, можно опросить всех, воспользовавшись методом исключения: как говориться, кто последний — тому и водить. Пока же все, с кем сумбурно и бессмысленно беседовал Буров, только усложняли и засоряли мыслительный процесс, а кое-кто вовсю способствовал его скорейшему затуханию. Мотив преступления всегда лаконичен: страсть, деньги, власть, психический недуг… а тут налицо колтун из мелких и нелепых интриг и ничего больше.