Эти последние слова вырвались у Звягинцева помимо его воли. И хотя они были естественным продолжением слов предыдущих, сам Звягинцев почувствовал, как его охватила тревога. С мыслью, что здесь, в нескольких десятках километров от Ленинграда, могут появиться немцы, примириться было невозможно.
Звягинцев мельком взглянул на шофера. Тот невозмутимо глядел вперед, но Звягинцеву показалось, что губы его сжались крепче, вытянулись в сплошную линию.
Пастухов молчал, и по его лицу трудно было определить, какое впечатление произвели на него слова Звягинцева.
— Наша задача, — сказал Звягинцев, — выиграть время, дать возможность трудящимся Ленинграда и Луги создать оборонительные сооружения, вырыть противотанковые рвы, окопы, построить дзоты. Призыв обкома и горкома к ленинградцам будет опубликован завтра. А наша задача — оборудовать предполье южнее Лужского оборонительного рубежа.
— Так… — задумчиво сказал Пастухов, — вот теперь все ясно.
Некоторое время они ехали молча. В открытые окна «эмки» доносился ровный гул следующей за ней автоколонны.
Они проезжали мимо лесов и рощиц, мимо одиноко стоящих крестьянских домов с плотно прикрытыми ставнями или занавешенными изнутри окнами, и все это — леса, и рощи, и дома, и колодцы со вздернутыми над ними журавлями, — облитое призрачным светом белой ночи, казалось врезанным чьей-то властной и сильной рукой в белесый неподвижный полумрак, ощущающийся как нечто вещественное, материальное, сливающий воедино и землю и небо.
И чем больше Звягинцев вглядывался во все, мимо чего они проезжали, тем более невероятной казалась ему мысль, что сюда может дойти враг.
Он стал гнать от себя эту мысль и старался думать о том, что ему предстоит сделать немедленно по прибытии на выбранную позицию, хотя все это он уже не раз обдумывал до мелочей.
Повернувшись к сидящим позади командирам, он спросил:
— Давно служите в армии?
— Я? — поспешно отозвался Суровцев.
— Нет, — сказал Звягинцев, — я старшего политрука спрашиваю.
Пастухов, казалось, дремал.
— Четыре года, — ответил он, не поднимая век.
— Значит, кадровый? — снова спросил Звягинцев.
Пастухов наконец открыл глаза и задумчиво, точно выверяя правильность своего ответа, произнес:
— Теперь пожалуй что так.
Неопределенность его слов не понравилась Звягинцеву, привыкшему к военной точности.
— По партийной мобилизации? — настойчиво спросил он.
— Да нет… Сначала отсрочки были, потом на действительную призвали. А потом так случилось, что остался.
— Понравилась военная служба?
— Товарищ майор, — вмешался в разговор Суровцев, — старший политрук на Халхин-Голе воевал. Как раз с концом его службы совпало.