— Ты имеешь в виду картину, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Хулия. — Закрашенную надпись.
— Несомненно. Похоже, все началось именно с нее.
Хулия обернулась к своему отражению в зеркале и всмотрелась в него долгим взглядом, как будто не узнавая черноволосую молодую женщину, молча глядящую на нее большими темными глазами, под которыми залегли голубоватые тени, оставленные бессонницей.
— Может быть, они хотят и меня убить, Сесар.
Пальцы антиквара стиснули мундштук из слоновой кости.
— Пока я жив, этого не случится. — Сквозь его обычную сдержанность и достоинство на миг вдруг проглянуло выражение агрессивной решимости, голос прозвучал неожиданно резко и высоко, как голос женщины. — Я могу быть самым большим трусом на свете, дорогая, и даже больше того, но тебе никто не причинит вреда, пока в моих силах предотвратить это.
Хулии только оставалось растроганно улыбнуться в ответ.
— Что мы можем сделать? — спросила она, помолчав.
Сесар, наклонив голову, задумался.
— Пожалуй, пока рано предпринимать что бы то ни было, — проговорил он после недолгого размышления. — Мы ведь еще не знаем, что все-таки было причиной смерти Альваро.
— А документы?
— Я уверен, что кто-то где-то даст ответ на этот вопрос. А суть его, полагаю, вот в чем: повинен ли тот, кто прислал тебе документы, в гибели Альваро или одно не имеет никакого отношения к другому…
— А если подтвердится самое худшее?
Сесар ответил не сразу:
— В таком случае я усматриваю только две возможности. Две классические возможности, принцесса: удрать или продолжать идти вперед. Если взглянуть на это как на дилемму, полагаю, я проголосовал бы за первое; но это, в общем-то, не так уж и важно. Знаешь, я, если хорошенько постараться, могу быть законченным трусом.
Хулия, заложив руки за голову под волосами, размышляла, глядя в светлые глаза антиквара.
— И ты правда мог бы удрать вот так, не узнав, что происходит?
— Правда мог бы. Ты же знаешь: любопытство сгубило кошку.
— Но ведь ты учил меня совсем другому, когда я была маленькой, помнишь?.. «Никогда не выходи из комнаты, не осмотрев всех ящиков».
— Да, но тогда никто не поскальзывался в ваннах.
— Ты просто лицемер. В глубине души тебе до смерти хочется узнать, что происходит.
Антиквар укоризненно сдвинул брови.
— Говорить о моей смерти, дорогая, — это, при сложившихся обстоятельствах, весьма дурной тон… Как раз смерть меньше всего привлекает меня — в особенности теперь, когда я почти старик, а меня окружают восхитительные юные создания, помогающие мне переносить бремя преклонного возраста. И твоей смерти я тоже не желаю.