— Это «дерринджер» — очень старый, поэтому тебе не придется брать лицензию на ношение оружия, — пояснил антиквар. — Но работает, как новенький, и вполне готов к стрельбе пулями сорок пятого калибра. Видишь, он совсем плоский, так что можешь носить его прямо в кармане… Если в ближайшие дни кто-нибудь подойдет к тебе или начнет бродить вокруг твоего дома, — он взглянул на девушку пристально, без малейшей искорки юмора в усталых глазах, — ты уж сделай мне такое одолжение, достань эту игрушку и продырявь ему голову. Помнишь? Как будто перед тобой сам капитан Крюк.
По возвращении домой в течение получаса Хулии пришлось ответить на три телефонных звонка. Первой позвонила Менчу, встревоженная прочитанной в газетах новостью. По ее словам, во всех сообщениях говорилось только о несчастном случае. Хулии стало ясно, что сам факт смерти Альваро меньше всего волнует приятельницу: ее беспокоило лишь, не возникнут ли из-за этого какие-либо осложнения, могущие повлиять на договоренность с Бельмонте.
Второй звонок оказался для Хулии полной неожиданностью: Пако Монтегрифо приглашал ее поужинать вместе и поговорить о делах. Хулия согласилась, и они договорились встретиться в девять в ресторане «Сабатини». Положив трубку, девушка некоторое время сидела задумавшись, пытаясь найти объяснение этому внезапному проявлению интереса к ее особе. Если дело касалось ван Гюйса, то аукционисту следовало бы переговорить с Менчу или, по крайней мере, пригласить их обеих.
Хулия так и сказала ему во время разговора, однако Монтегрифо ясно дал ей понять, что речь пойдет о чем-то, касающемся только ее и его.
Эти мысли занимали Хулию и пока она переодевалась, и когда, закурив сигарету, уселась перед картиной, чтобы снова приняться за удаление старого лака. Только она приготовила первый тампон, как телефон, стоявший рядом с ней на ковре, зазвонил снова.
Подтянув за шнур аппарат поближе, Хулия сняла трубку. В течение последовавших затем пятнадцати-двадцати секунд она тщетно напрягала слух, но так и не услышала ничего, несмотря на то что несколько раз повторила «слушаю» — каждый раз все более раздраженно и нервно, пока наконец не замолкла, напуганная. Еще несколько секунд, задержав дыхание, она прислушивалась к тишине в трубке, потом положила ее, чувствуя, что все ее существо охватывает темный, иррациональный ужас, накатывающий как нежданная волна. Она взглянула на стоящий на ковре аппарат так, словно то был не безобидный телефон, а какое-то черное, блестящее, ядовитое животное, и непроизвольно вздрогнула так сильно, что локтем задела и разлила бутылочку со скипидаром.