Харриет какое-то время была увлечена идеей закрутить побольше банок с огурцами и продавать их на рынке как пестициды — вот Либби разбогатела бы!
Либби от огорчения потом три дня без остановки плакала. А Аделаида вообще затаила на сестер большую обиду — две недели она не разговаривала ни с Тэтти, ни с Эдит, высокомерно оставляя на съедение местным собакам дары, которые провинившиеся сестры клали на ее крыльцо в знак примирения. Либби бегала туда-сюда, пытаясь помирить сестер, и почти уже добилась желаемого результата, но тут Харриет нанесла еще один, решающий удар, рассказав Аделаиде, что Эдди никогда даже не открывает ее подарков. Просто заклеивает поздравительную записочку Аделаиды цветной бумагой и отправляет дальше — в основном в благотворительные организации, чаще всего негритянские. От этого удара Аделаида так и не смогла оправиться и вспоминала о нем все последующие годы, демонстративно преподнося сестрам на праздники дорогущие подарки, купленные в лучших магазинах Мемфиса. Она даже ценники не всегда удосуживалась срезать.
«Я-то сама предпочитаю подарки, сделанные своими руками, — громко заявляла она партнершам по бриджу в дамском клубе или на кухне Иде Рью так, чтобы сестры, сидящие в гостиной, могли слышать каждое ее гневное слово, — потому что для меня самое главное — внимание. Но для некоторых людей, — тут она делала многозначительную паузу, — важно только знать, сколько денег на них потратили. Они считают, что если вещь не куплена в дорогущем магазине, так и дарить тогда ее незачем».
«Не расстраивайся, тетушка Аделаида, — говорила в таких случаях Харриет, — мне-то очень нравятся твои подарки!»
И ей они действительно нравились. Конечно, Харриет не пользовалась вышитыми тетушкой передниками, полотенцами и наволочками, но ее вдохновляли безвкусные аляповатые картинки: танцующие чайники, целующиеся голландские дети, толстые мексиканцы в сомбреро. Они ей настолько нравились, что Харриет даже выкрадывала предметы своего вожделения из чужих комодов. Поэтому ее безмерно раздражало отношение Эдди, которая презирала подарки сестры до такой степени, что даже не хотела делиться ими с внучкой. («Помилуйте, молодая леди, к чему вам эти ужасные тряпки?»)
«Я знаю, что тебе они нравятся, моя милочка, — тетушка Аделаида театрально закатывала глаза, брала голову внучки в свои сухие ладони и демонстративно целовала ее в лоб. За ее спиной Тэтти и Либби нетерпеливо закатывали глаза и обменивались понимающими взглядами, но возражать не рисковали. — Когда-нибудь, когда меня уже не будет в живых, ты порадуешься, что не выбрасывала их, как это делали другие».