Не переставая возмущаться бездействием властей, Дайл подал ей руку и повел во двор. Там красовался новый, блестящий, черный «кадиллак» («с удовольствием оставлю вам его на несколько дней, простая любезность нашей фирмы к безвинно пострадавшей»), и Дайл пустился расхваливать достоинства машины, попутно объясняя специфику обхождения с этой моделью. «Эта красотка поступила к нам со склада всего два дня назад, я как увидел ее, сразу понял — вот идеальная машинка для мисс Эдит». Одновременно, чтобы не терять времени, мистер Дайл перечислял все причины, по которым Эдди надо было срочно купить именно эту «красотку» («кожаные сиденья по цене обыкновенных, продленная на год гарантия и еще пять сотен готов скинуть просто так, из уважения к вашей благородной семье, мисс Эдит»). Действие болеутоляющей таблетки постепенно выветривалось, и боль подступала прямо к горлу, но все-таки Эдди слушала Дайла, отчасти завороженная витиеватостью его речи, отчасти потому, что вдруг ясно представила себя старой развалиной: жизнь на таблетках, ни друзей, ни знакомых и единственная компания — вот такие шарлатаны, как Дайл, выманивающие у сумасшедшей старухи ее последние деньги. Она слишком хорошо помнила, что произошло с ее отцом, — сколько раз она, въезжая во двор «Дома Семи Невзгод», заставала его за разговором с коммивояжерами самого разного толка, от цыгана-садовника, который после подрезки веток на кустах мог потребовать плату за каждую срезанную ветку, а не за куст целиком, до разговорчивых фарисеев, предлагающих безумному старику порнографические журналы или новые сорта виски. «Так же будет и со мной, — обреченно думала Эдди, стараясь не дышать, настолько сильной была боль, — все равно обкрадут, возьмут все самое лучшее, все, что имеет цену». Так стоит ли вообще сопротивляться? И к тому же Рой Дайл — не самый плохой из коммивояжеров; если поставить его в профиль, он даже внешне будет не так уж плох. Его речь убаюкивала, успокаивала, он-то не предполагал, что негодяи-врачи вкупе с полисменами хотят лишить ее водительских прав… И пока Эдди, как загипнотизированная, стояла и слушала его болтовню, Либби, которую тихо вырвало в ванной, прилегла на кровать с холодным компрессом на лбу и вместо сна провалилась в кому, от которой ей уже было не суждено очнуться.
Удар, вот что это было. Когда произошел первый удар, никто так и не понял. В любой другой день рядом с Либби находилась бы Одеон, но именно на эту неделю Одеон взяла себе отпуск. Когда Либби наконец открыла входную дверь, ее глаза были совсем сонными, и Алисон даже подумала, что она ожидала увидеть вместо нее кого-то другого.