Вот, в общем говоря, что Сет Бишоп переписал из очень старых и очень редких книг; очень многое в его заметках повторялось по нескольку раз, и все, вне всякого сомнения, было дичайшей фантазией. Правда, в манускрипт были вложены вызывавшие тревогу вырезки из газет. В них говорилось о том, что произошло на Дьявольском Рифе под Иннсмутом в 1928 году, о морском змее, который, как предполагалось, жил в озере Рико-Лейк в Висконсине, об ужасном случае в близлежащем Данвиче, и еще об одном – в вермонтской глуши; но все они, как я, разумеется, считал, были простыми совпадениями, случайно задевавшими параллельные струны тревоги. И хотя было такой же правдой, что я не мог объяснить существование подземного прохода, ведущего к побережью, я чувствовал удобную уверенность от предположения, что это была работа какого-нибудь далекого предка Сета Бишопа, и лишь гораздо позже проход был приспособлен самим Сетом для каких-то своих целей.
Картина, которая у меня получалась, оказывалась портретом невежественного человека, стремившегося к самосовершенствованию только в тех направлениях, которые ему самому нравились. Он мог быть и легковерным, и суеверным, а в конце, возможно, и сумасшедшим, но уж, конечно, только не злым.
Примерно в это же время мне стала приходить в голову прелюбопытнейшая фантазия.
Мне начало мерещиться, что в моем доме посреди долины есть кто-то еще – совершенно постороннее человеческое существо, вторгшееся сюда извне. Ему не следовало здесь быть вообще. Хотя, казалось, что его занятие – писать картины; я был вполне уверен, что он приехал сюда что-то вынюхивать. Я видел его лишь изредка и мимолетно – случайные отражения в зеркале или оконном стекле, когда я сам находился поблизости. Но в северной комнате на первом этаже стояли свидетельства его работы: неоконченный холст на мольберте и еще несколько, уже готовых.
У меня не было времени следить за ним, ибо снизу Он приказывал мне, и каждую ночь я спускался туда с пищей – не для Него, ибо Он питался тем, что не ведомо ни одному смертному человеку, а для тех, кто сопровождал Его в глубинах, кто выплывал из провала в пещере. В моих глазах они были карикатурами, рожденными от людей и земноводных существ, – с перепончатыми руками и ногами, с жабрами и широкими лягушачьими ртами, с громадными вытаращенными глазами, способными видеть в самых темных глубинах великих морей – в том месте, где Он спал в ожидании, готовый снова восстать и выйти на поверхность, чтобы вновь завладеть своим царством, которое было и на Земле, и в пространстве, и во времени – по всей этой планете, где Он некогда правил, вознесенный превыше всех прочих, до тех пор, пока Его не свергли.