— Держи.
Ладонь раскрывается. Ханна не может произнести ни слова.
— Ну что же ты, бери, — говорит он. — Я тебе дарю. Это скарабей.
Он сам его вырезал, говорит он чуть улыбаясь и как бы подсмеиваясь над собой. Дерево, из которого сделан жук, темное, почти черное, а глаза у жука красные. В свете зарождающегося дня они блестят, как рубины. Это, пожалуй, совсем не похоже на скарабея, но какая ей разница. Ей удается выговорить:
— Мне?
Она дрожит и прячет руки за спину, страшась принять такой сказочный подарок. Ему приходится действовать силой. Она едва сдерживает слезы, а он еще громче смеется.
Он чуть отстраняется, глубоко вдыхает воздух, раскинув руки, очень довольный собой, своим неожиданным великодушием, жизнью. Ему хочется движения, пространства. Он осматривается. Невысокая насыпь вдоль ручья, за нею — поля. Волнующееся море пшеницы, вдали виднеется сенной сарай — рига, похожая на остров или корабль. Убежать туда! И вот он уже карабкается по склону. Взобравшись на насыпь, опять вспоминает о ней.
— Ты идешь?
Она стоит внизу, совсем крошечная, в своем ужасном черном платье, личико почти скрыто тяжелыми прядями медных волос, видны только огромные глаза, а рука сжимает вырезанное из дерева сокровище.
Он чарующе улыбается.
— Я твой друг, не так ли?
Она поднимается к нему, он берет ее за руку. Вместе спускаются с насыпи и входят в пшеничное море.
Ни он, ни она не обращают внимания на тревожный звон — тяжелые удары церковного колокола и на резкий блеющий звук бараньего рога-шофара со стороны синагоги.
Тадеуш рассказывает: на Рождество ему исполнится одиннадцать лет и со следующей весны он будет все время жить в Варшаве, даже на каникулах; он никогда не вернется к этим глупым крестьянам; он прочтет все книги, станет адвокатом или по крайней мере ученым, а может быть, сам будет писать книги и прославится на весь свет. Говоря все это, от отчего-то хохочет. Ханна даже не улыбнется. В эту минуту она способна понять только одно: Тадеуш с нею, он ей доверяет, они идут вместе среди колосьев пшеницы, утреннее солнце над ними начинает припекать — это и есть счастье.
И тут они замечают в отдалении всадников.
Их пятьдесят, может быть больше. За ними следует пеший отряд. Но Ханна и Тадеуш видят только всадников и замирают. Лучи оранжево-красного солнца увеличивают силуэты всадников и лошадей до неправдоподобных размеров, всадники едут рысью, сила их кажется неодолимой, молчание лишь иногда прерывается коротким ржанием лошадей. Реют в воздухе красные и черные стяги, хоругви с белым крестом. Пики украшены штандартами и флажками. Их белая форма, как самоуверенно заявляет Тадеуш, — форма гусарского эскадрона смерти из Елизаветграда. Сухая пыль, поднятая ими, окутывает пеших, Делая их еще более жалкими.