На помост поднялся Ли и принялся рассказывать о моих провалившихся попытках саботажа — я будто бы сломал мотыги, чтобы помешать товарищам выйти на работу, а летом, в июльскую грозу, открыл запруды, чтобы затопить посевы риса.
— Ложь! Клевета!
Мой протест потонул в криках. Вслед за председателем комиссии толпа скандировала: «Долой контрреволюционера Вэня! Долой предателя Культурной Революции! Да здравствует учение Председателя Мао!»
Кто-то плюнул мне в лицо и обвинил в том, что я обманывал доверие товарищей, проявил враждебность к делегации и подло клеветал на её членов.
Они поднимались на сцену, один за другим. Мне заткнули рот носком, чтобы я не мог отвечать. Слушая нелепые обвинения товарищей, я понимал. как легко можно использовать ничего не значащие, мелкие подробности обыденной жизни для подтверждения наветов. Я узнал, что те, кто ещё вчера улыбался мне, кого я считал друзьями, ненавидели меня. Последнее, самое жестокое разочарование постигло меня, когда глава делегации выкрикнул в рупор:
— Товарищ Ива, вам достало мужества разоблачить контрреволюционера, вы указали нам тайник, где он прятал дневник, и это стало решающим доказательством его вины. Хотите что-нибудь сказать?
Кровь застыла у меня в жилах. Я собрал остатки сил, поднял голову, нашёл в толпе Иву и взглянул на неё с такой ненавистью, что стало больно глазам.
Внезапно кто-то нанёс мне удар ремнём по голове, у меня застучало в висках, и я потерял сознание.
После этого судилища я провёл тяжёлую ночь. Полная луна загадочно улыбалась мне в маленькое окошко. Что ты думаешь, светило, обо мне и нашем мире, которому даришь свой серебристый свет? Ты отстраненно взираешь с небес на Землю, но ведома ли тебе судьба всех её обитателей? Ты помнишь героев былых времён, помнишь всё династии, всех императоров, куртизанок и поэтов, ты будешь светить, когда нас не станет, так ведомо ли тебе наше будущее?
Ночное светило не снизошло до ответа и исчезло из окна.
На следующий день допросы и пытки продолжились. Я устал и отчаялся, но отказывался признать себя виновным, хотя меня могли забить до смерти. На что мне эта жизнь, состоящая из одних только унижений и предательств? Но меня предало и моё тело — оно не желало сдаваться и отчаянно цеплялось за это жалкое существование, несмотря на синяки и кровоточащие раны.
В обеденный час мои судьи отвели меня в храм, связали, а сами отправились в столовую. Не успели они уйти, как я услышал чьи-то тихие рыдания. С трудом передвигая ноги, я подошёл к окну и спросил, кто там плачет.
— Это я, — ответила Ива.