Мне было трудно посочувствовать какому-нибудь американскому человеку в американском фильме, который выходит из своего двухэтажного дома, садится в большую машину, достаёт из кармана несколько смятых долларовых бумажек, досадливо бьёт руками по рулю и едет, чтобы встретиться с другом. Потом он сидит с другом в баре, пьёт пиво и сокрушённо рассказывает о том, что у него всё очень плохо, что денег нет совсем и что он совершенно «на мели», а выхода никакого не видно.
Как я мог ему посочувствовать? У него был дом такой, о каком ни я, ни большинство моих друзей даже помечтать не могли. Единственно что выдавало некое неблагополучие того дома, – это то, что лужайка перед ним была нестрижена, трава на ней пожелтела, а стёкла дома были мутными и давно не мытыми. Но у героя был такой дом! Он садился в машину! В большую американскую машину! То, что эта машина была кое-где ржавая, не было существенным. Машина-то была! Американская, большая, удобная! Такой у меня не было. И у друзей моих таких машин не было. Какие-то другие машины у друзей были, но такой не было. А у меня вообще никакой машины в то время и до того не было. Так что мне трудно было посочувствовать американскому персонажу, особенно когда он сидел в баре, выпивал и жаловался на жизнь.
Как же я был… нет, не разочарован, а как-то именно обескуражен и растерян, когда во всей своей простоте, наготе и отчётливости стало понятно мне значение словосочетания «великая американская мечта». Помню, я поверить не мог в то, что эта «мечта», будоражащая моё воображение, когда упоминалась в американских романах, журналах, фильмах и передачах об Америке, оказалась таким простым, элементарным, если не сказать примитивным желанием.
Многие герои витиевато написанных и объёмных книг американских писателей были движимы «великой американской мечтой». Кто-то из них клал жизнь на её достижение, кто-то от неё отказывался изначально, а кто-то её достигал и не знал, что делать с этим достижением дальше.
Какие-то солидные и явно знающие вопрос специалисты по Соединённым Штатам, настоящие профессора или большие дипломаты, многие годы проработавшие в Америке, часто утверждали, что феномен США, как великой страны и нации, основан и объясняется наличием Великой Американской Мечты.
В этом словосочетании грезились мне сильные и весьма сложные движущие силы. Почему? А потому, что, если это мечта – значит, это что-то сокровенное, прекрасное и даже нежное. Разве может быть мечта другой?! А коль скоро она «великая» – значит, это очень сильная, более чем сильная мечта! А сильно мечтать могут только по-настоящему чувствительные, неспокойные, неравнодушные и, по большей части, романтические люди. Ну а если великая мечта ещё и «американская», то, значит, она может и должна быть присуща всей американской нации, это такая национальная, особенная и непостижимая для других народов мечта.