Китаянка подошла, неся в маленьких ручках лакированный с позолотой поднос, на котором стояли изящные чашки тончайшего фарфора, грациозно склонилась и поставила поднос на низенький столик тикового дерева возле капитана. Снова в ноздри мне ударил пряный чужеземный запах, и я сообразила, что это сандал.
Женщина вежливо поклонилась мне.
— Возьмите, пожалуйста, — произнесла она на неожиданно чистом английском языке и подала мне чашечку.
Капитан выпустил мою руку, и я, встав с колен и присев на ближайший пуфик, со словами благодарности приняла чашечку из рук китаянки.
— Это моя жена Лиен, — представил ее капитан.
— Очень приятно, — отозвалась я, с интересом глядя на жену капитана, потому что никогда раньше не видела китаянок. Необычно раскрашенное лицо было все же очень хорошо. У нее были темные глаза, экзотически поднятые к вискам, и полные губы, изогнутые в слабой вежливой улыбке. Я не могла угадать ее возраста, отметила только, что она уже не юная девушка.
Лиен негромко ответила на мое приветствие и, не садясь пить с нами чай, немедленно отступила в тень.
Капитан, видимо, не выносил, когда интересуются кем-то еще, кроме него. Прежде чем я успела хотя бы пригубить свой чай, он уже выпил целую чашку — не маленькими глотками, как диктуют приличия, а жадно, залпом, и протянул мне, чтобы я снова наполнила ее из цветастого чайника на подносе. Бледно-зеленый чай оказался превосходным, с тонким ароматом.
— Ради доставки такого вот чая мы и гоняли наши корабли в сороковые-пятидесятые годы, — заметил капитан. — Надо было лететь как на крыльях, чтобы доставить товар, пока аромат не выдохся. Владельцы самых быстрых кораблей могли диктовать любую таксу за перевозки.
Я согласно кивнула.
— Да, я знаю. Отец рассказывал мне об этих рейсах. И потом, я читала опубликованные отчеты о путешествиях.
Капитан изучал меня, глядя ярко-синими глазами.
— А может, он тебе рассказывал и о первом рейсе "Морской яшмы"?
Снова произнесли запретное название, и я вся напряглась.
— Очень мало. Ее первый рейс оказался последним для моего отца, и он не любил говорить о нем.
— Ха! — Восклицание капитана прогремело как взрыв. — Еще бы! Нам с тобой тоже не пристало об этом говорить. — Капитан обратился ко мне уже потише: — Так что Миранда наконец приехала? Если б ты знала, как много это для меня значит… когда старые дружеские связи снова укрепляются под моей крышей, а ведь они были такими тесными… Ох, не надо нам было ссориться с Натаниэлем!
Я слушала его, и со мной происходило нечто странное. Слова и голос этого старика словно воскрешали перед моими глазами человека, каким он когда-то был — сильного, сурового. И я уже не видела сморщенную коричневатую кожу и высохшее тело. Я слушала, а он говорил о великих днях "Бэском и компании", о тех днях, когда процветало товарищество Бэскома, Хита и Маклина, а компания соперничала в морской торговле с самой "Бритиш Индиамен". То были дни, когда три молодых капитана бороздили Мировой океан, продолжив в своем деловом партнерстве дружбу, родившуюся в дни детства в Гавани Шотландца и пережившую дни возмужания. Я слушала его, и мир окутывала знакомая романтическая дымка. Этот сумрак, начищенная медь корабельных инструментов, сокровища тикового дерева и восточного нефрита, тихая чужеземка и ароматный чай в крохотной чашечке — все это с новой, опьяняющей силой плело кружево старого волшебства.