– Продлите моему врачу пару суточек, – просит командир по телефону, – у меня штурман на подходе, он тут дела закончит и сменит врача. А этому моему охламону парочку суточек вкатайте.
Да-а… У нас все по уставу. Например, о своем приближении со стороны моря командир любит уведомить базу. Только Сет-Наволок минуем, а он уже семафорит на берег командиру базы – мол, привет! – и радует его указаниями относительно того, как его встретить, что из вкусненького приготовить и во сколько баньку истопить.
Мат мчится по всей семафорной линии.
– Вот сволочь! – говорит командир базы насчет нашего капитана и не топит баню.
Ну, с базой командир сделать ничего не может, поэтому наших сажает регулярно.
Экипаж его ненавидит. Даже не здороваемся. Давно это началось.
Стоим на подъеме флага, он подходит:
– Здравствуйте, товарищи матросы! И громадная тишина в ответ. Еще раз:
– Здравствуйте, товарищи матросы»! Здравствуют, по молча. Все смотрят в сопки. Тогда он подходит к офицерам:
– Здравствуйте, товарищи офицеры!
И полная, знаете ли, солидарность. Потопчется и…
– Все вниз!..
И пошел крутить, кишки наматывать. И старпом Антипков у нас сидел постоянно, просто прописан был на губе. Либо на губе, либо на корабле. На берег он попадал редко – вы же знаете эту фразу из устава: «Частое оставление старпомом корабля несовместимо с его службой». Ну вот. Но уже если попадал…
Водка тогда в Полярном продавалась в трехлитровых бутылях, и называлась она «антиповкой». А 1100 граммов спирта, как справедливо отмечено в Большой Советской энциклопедии, абсолютно смертельная доза для человека. Старпом любил поставить «антиповку» на стол и зачитать вырезку из Большой Советской энциклопедии. После чего он выпивал ее до последней капли и в состоянии повышенной томности падал в салат. Отволакивали его на корабль и забрасывали в каюту. Когда он приходил в себя, он подписывал все, что ему подсовывали. Помощник рисовал красиво, по-старославянски, на бумаге: «Я Антипка, государь, сволочь и последний дурак…» – и подсовывал ему. Старпом подмахивал не глядя, а потом эту штуку ему на дверь приделывали.
Когда старпом был трезв, он был большая умница, математик, аналитик и философ, и торпедная атака у него шла исключительно в уме и па пять баллов, а когда он бывал пьян – это был большой шутник. Гауптвахту в Полярном ликвидировал. Его там знали, как мама папу, и в камеру не сажали. Он просто шлялся по территории.
А каждая губа, попятное дело, имеет свою ленкомнату, чтоб вести среди арестантов разъяснительную работу.
Антипка шлялся-шлялся и от скуки зашел в эту избу-читальню, в этот «скот-просвет-руум». Там он прочитал почти всю центральную прессу, впитал – «та-ся-зять» – в себя дыхание страны, затем сложил все подшивки горой в середине и поджег, после чего объявил гауптвахте: «Пожарная тревога! Горит ленинская комната!» – и возглавил борьбу за живучесть.